Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - Александр Стыкалин

Осенью 1981 года, в канун 25-летнего юбилея «будапештской осени», на фоне резко обострившегося польского кризиса тактика властей решительным образом меняется: на смену прежнему замалчиванию событий 1956 года приходит, как отмечалось в предшествующем очерке, мощное идеологическое контрнаступление. Это была, с одной стороны, реакция на широкое обсуждение темы в диссидентских кругах – власть не хотела упускать инициативу в споре с активизировавшейся под влиянием польского кризиса оппозицией. Необходимо было думать и о нейтрализации «Свободной Европы», постоянно проводившей параллели между Венгрией 1956 года и Польшей 1981 года и работавшей в расчете на повышенный интерес венгерской молодежи к замалчиваемой истории новейшего времени. Принималась также во внимание активность эмиграции: для многих ветеранов «будапештской осени» четвертьвековой юбилей стал поводом заново (теперь уже с учетом и современных польских событий!) осмыслить собственный 1956 год и свою роль в венгерской «национальной трагедии», а для кого-то – подвести итоги всей своей политической и интеллектуальной деятельности. Немалое влияние на смену тактики оказал и подъем неоконсерватизма на Западе, причем новый президент-республиканец Р. Рейган выступил, ссылаясь на происходящее в Польше, с одной из своих программных антисоветских речей именно 23 октября 1981 года, намеренно приурочив ее к 25-летнему юбилею начала венгерской революции. В условиях такого натиска в странах советского блока, и не в последнюю очередь в Венгрии, сочли целесообразным, «не поддаваясь на провокации», демонстрировать последовательность прежней политики. Это касалось и оценки венгерской коммунистической элитой событий 1956 года. В октябре – ноябре 1981 года в Венгрии выходит обилие пропагандистской литературы, тема подавления «контрреволюции» не сходит с полос многих газет, по венгерскому телевидению был показан документальный сериал о зверствах «контрреволюционеров». Через считаные недели по инициативе идеологов ПОРП его демонстрируют и по центральному польскому телевидению: власти ставили своей задачей напугать миллионы поляков неизбежной перспективой братоубийственной войны и неминуемого советского вторжения, в случае если противоборствующим сторонам не удастся достигнуть компромисса. Что касается венгерских средств массовой информации, то 25-летие событий 1956 года дало агитпропу ВСРП новый неплохой повод для того, чтобы поговорить об успехах собственной, более гибкой в сравнении с Польшей внутренней политики.

Ужесточение оценок Кадаром ситуации в Польше не означало пересмотра им своей принципиальной позиции: лидер ВСРП по-прежнему последовательно выступал против вмешательства в польские дела извне. Он понимал, что в силу исторических традиций подключение венгров к этой акции было бы в высшей степени непопулярно в венгерском общественном мнении. Это понимали и хортисты, так и не поддавшиеся давлению Гитлера, настаивавшего на объявлении Венгрией войны Польше в сентябре 1939 года. Идею участия венгерской армии во вторжении в Польшу Кадар категорически отвергал даже при наименее благоприятном стечении обстоятельств, советское же силовое вмешательство по-прежнему считал допустимым лишь в ограниченном объеме и в самом крайнем случае – сложившаяся ситуация, по его мнению, пока еще отнюдь не достигла критической точки, делающей такое вмешательство необходимым. Эту позицию он продолжал отстаивать и при встречах с представителями социалистических стран, и в телефонных разговорах с Москвой – Брежнев Кадара не очень любил, как выдвиженца Хрущева, не скрывавшего своих симпатий к нему и после отставки последнего в октябре 1964 года[805], однако мнение искуснейшего и пока еще весьма благополучного венгерского политика, имевшего за плечами реальный опыт успешного выведения своей страны из глубочайшего кризиса, в Кремле внимательно выслушивалось. Правда, как хорошо показали чехословацкие события 1968 года, оно было не более чем совещательным голосом, не влиявшим по большому счету на принятие окончательного решения, и сам Кадар не питал в этом плане никаких иллюзий.

Как бы то ни было, с осени 1981 года венгерский лидер, очень опасавшийся импорта в свою страну идей «Солидарности», и сам все более активно пытается надавить на поляков, настаивая на принятии ими более решительных мер. Подобно руководителям других братских партий Кадар считал необходимым положить конец тому, что происходит в Польше. Но исходя из горького опыта 1956 года он призывал деятелей ПОРП, высоко ценивших его мнение, обходиться по возможности без кровопролития, прибегая лишь к самым необходимым административным мерам – прежде всего к изоляции наиболее радикально настроенных оппозиционеров.

Избрание генерала В. Ярузельского в октябре 1981 года первым секретарем ЦК ПОРП Кадар воспринял с удовлетворением, видя в нем человека, способного к более твердой политике. В этом лидер ВСРП не ошибался. Опасаясь полного экономического коллапса и того, что Москва вмешается силовым путем в ход событий, Ярузельский, сосредоточивший в своих руках всю полноту власти – руководство партией, советом министров и министерством обороны, – приступил к подготовке введения военного положения собственными силами[806].

В начале декабря 1981 года в Москве состоялось совещание министров обороны стран ОВД, с польской стороны в нем участвовал заместитель министра обороны Ф. Сивицкий. Обсуждалась жесткая формулировка итогового коммюнике, предназначенного для печати – речь в нем, по сути, шла о возможности совместных действий в интересах спасения социалистических завоеваний в Польше. Эту жесткую формулировку приветствовал и Ярузельский, имевший свои мотивы – он хотел публикацией этого документа оказать давление на добивавшихся власти лидеров «Солидарности», вынудить их к отступлению либо, что более вероятно, возложить на них всю ответственность на тот случай, если польским властям придется самим осуществить силовую акцию. Поскольку подготовка акции была в самом разгаре, речь скорее может идти о сознательном тактическом ходе Ярузельского – он собирался представить польскому общественному мнению введение военного положения как превентивную меру, опередившую санкции союзников по ОВД. Ясно ведь, что на фоне угроз, звучавших из Москвы, введение чрезвычайного положения можно было бы интерпретировать как акт, направленный на предотвращение внешнего вмешательства. При обсуждении текста коммюнике, однако, возникла дискуссия, против предложения о жесткой формулировке выступили венгерский и румынский министры обороны. Если к особой позиции Румынии на подобного рода совещаниях в Москве привыкли и ее предвидели, то особое мнение венгров оказалось довольно неожиданным, озадачив советскую сторону. Министр обороны ВНР Л. Цинеге заявил, что не полномочен подписывать столь политически важный документ без консультации с руководством своей партии. В Будапеште заседало Политбюро, когда Цинеге позвонил из Москвы и спросил Кадара, что делать. Лидер ВСРП, находившийся в очень непростых отношениях с Чаушеску, парадоксальным образом именно в нем нашел себе союзника. Ожидая, что румыны будут противиться жестким формулировкам, увидев в них ущемление суверенитета социалистических стран, Кадар призвал Цинеге от имени ВСРП, ссылаясь на румынскую позицию, предложить представителям других стран подумать над компромиссной формулировкой, устраивающей всех членов ОВД. На венгров пытались давить, чтобы вынудить их изменить позицию. Их обвиняли в неблагодарности – ведь в 1956 году им была оказана «интернациональная помощь». Но Цинеге, исходя из установок, данных Кадаром, остался непреклонен. По сути дела, именно венгерская сторона блокировала принятие предложенной более жесткой формулировки[807].