Источник - Джеймс Миченер

– Отец, ты говоришь глупости, – сказал Менелай на койне.

Иехубабел испытал потрясение. Он внушает сыну высочайшую мудрость, а мальчишка потешается над ним. Он чувствовал, что должен обрушить на него какие-то сильные слова, которые прочистят голову молодому человеку и заставят его увидеть весь прискорбный грех прелюбодеяния, но вместо этого в голову ему пришло лишь древнее еврейское изречение: «Если сын осуждает отца, то его светильник померкнет во тьме». Для Иехубабела, воспитанного в традициях иудаизма, эта сентенция была полна зловещего смысла, но для Менелая она осталась всего лишь словами.

– Я не осуждаю тебя, отец. Я сказал, что ты говоришь глупости, и так оно и есть. Так что ты хочешь мне сказать?

Иехубабел отпрянул от своего дерзкого сына.

– Я предупреждаю тебя, что прелюбодеяние с женой правителя Тарфона…

Менелай легко и непринужденно расхохотался.

– Так вот что тебя пугает? – спросил он и, задыхаясь от смеха и помогая себе руками, выдавил несколько слов: – Что я хожу… в дом к Мелиссе… когда Тарфон в Птолемаиде? – Он снова засмеялся и сказал: – Отец, правитель Тарфон сам попросил меня об этом. К Мелиссе ходят многие из нас. Мы сидим и слушаем, как она нам читает.

Иехубабел тяжело опустился на стул.

– Что вы делаете? – прохрипел он.

– Или беседуем.

– О чем?

На мгновение Менелай растерялся. Сегодня Мелисса рассказывала о пьесе, которую играют в Афинах, о философе из Антиохии и о том, как за ней на Родосе гонялся ручной медведь.

Смущение сына отвечало представлению Иехубабела, считавшего дворец Тарфона чем-то вроде ямы, куда, влекомый своими греховными помыслами, свалился его сын.

– Украденная вода сладка, Беньямин, – с тяжеловесной назидательностью сказал он, – и хлеб, который ты втайне ешь, сытен, но смерть подстерегает тебя.

Для Иехубабела это было равносильно проклятию, но для Менелая слова эти ровно ничего не значили.

Он снова попытался объяснить:

– Мы, семеро, для Тарфона как сыновья, и Мелисса заботится о нас. И когда мы беседуем с нею, она советует нам, что делать.

– Вы входите в дом зла, и слуги его закрывают за вами двери, – сказал Иехубабел, и Менелай, изумленно замолчав, уставился на него. Юноша понял, что не в состоянии что-либо объяснить отцу. Не произнося больше ни слова, юный атлет взял какую-то одежду и двинулся уходить. Когда Иехубабел спросил, куда он идет, Менелай ответил:

– В дом к правителю. Он давно просил меня пожить с ними, что я теперь и сделаю.

И в доме у синагоги его больше не видели.

Когда Тарфон вернулся, ему пришлось заняться двумя вещами, которые не доставили ему никакой радости. По приказу, поступившему от Антиоха Эпифана, он объявил, что все еврейские дома должны быть подвергнуты осмотру в целях поиска младенцев мужского пола, и если любой из них, младше шести месяцев от роду, будет обрезан, то родители ребенка будут засечены до смерти. Отдав этот приказ, он позвал Иехубабела в гимнасиум и сказал:

– Я верю, что ты-то закона не нарушал.

Бородатый красильщик молча уставился на Тарфона, ибо в это время молился, чтобы Палтиел как-то спрятал своего сына, но Тарфон приписал нежелание еврея говорить его раздражению из-за того, что Менелай перебрался жить во дворец.

– Поверь мне, Иехубабел, когда твой сын станет чемпионом империи, ты еще поблагодаришь меня за то, что я занимался с ним.

Но Иехубабел продолжал возносить молитву, и Палтиелу удалось спрятать сынишку Исаака среди овец, так что в этот день евреи были спасены.

Когда солдаты явились в гимнасиум с докладом, что обрезания не имели места, Иехубабел снова обрел спокойствие. Тарфон тяжело опустился в кресло, и еврей понял, как важно было для правителя не найти виновных.

– Мы не хотим, чтобы в городе продолжались казни, – сказал Тарфон. Поднявшись, он хлопнул Иехубабела по плечу. – Спасибо, старина, ты уберег всех нас.

Когда коренастый еврей в длинном одеянии оставил гимнасиум – самая неспортивная фигура, которая здесь бывала, – Тарфон сбросил одежду и пошел в борцовский зал, где попросил Менелая составить ему пару. Пока они кружили, примеряясь к захватам, Тарфон осознавал, что сейчас ему придется иметь дело с еще одной неприятной ситуацией, но сначала, попытавшись провести серию жестких приемов, он завел юношу словами:

– В Птолемаиде я встретил группу борцов из Тира. Они говорят, что станут чемпионами.

Менелай заинтересованно спросил:

– Вы боролись с ними?

– Да.

Менелай тяжело дышал.

– И победили их?

– Легко.

Тарфон внимательно наблюдал за Менелаем, и его вид успокоил гимнасиарха. Губы юноши слегка дрогнули, и правитель понял, о чем тот думает: «Если Тарфон смог с ними справиться, а я могу одолеть Тарфона, то, значит, стану чемпионом».

Но Менелай был осторожен. Помявшись, чтобы не обидеть патрона, он спросил:

– Они в самом деле так сильны?

– Так они сами утверждают. Говорят, что в Антиохии одолели всех.

Тарфона удовлетворило то, что произошло за этими словами. Менелай улыбнулся. То была легкая улыбка молодого атлета, который чувствует, что его ждет победа. В ней не было ни высокомерия, ни тщеславия, а скорее ожидание схватки, которая конечно же увенчается его успехом. Человек, который никогда не выходил в борцовский круг, не поймет смысла такой улыбки, но любой, кто, как гимнасиарх, большую часть жизни участвовал в атлетических соревнованиях, встретит ее с уважением, потому что в ней крылось то достоинство, на котором и зиждется победа. В этот момент Менелай был греком до мозга костей, и он тихо сказал:

– Я готов бороться в Антиохии.

– Куда я и хочу тебя взять, – ответил Тарфон. – Но в Птолемаиде я слышал плохие новости вместе с хорошими.

С лица Менелая сползла улыбка.

– Какие именно? – спросил он, и снова Тарфона поразила его суровая решимость не отступать. Он настоящий грек, подумал Тарфон.

Он неторопливо стал объяснять суть неприятных фактов:

– Если еврей победит в Антиохии, он обретет огромную популярность. Я знаю, император был бы только рад, если бы главный приз достался одному из вас. Это могло бы… я хочу сказать, это доказало бы, что империя считает равными всех своих подданных… что все мы можем быть хорошими греками, если захотим. Все же не могу не признать, что есть небольшие сложности в отношениях между Антиохом и евреями… взять хотя бы твоего отца…

– Что вы хотите сказать?

Тарфон смахнул пот со лба и продолжил:

– Я говорю, все мы хотим, чтобы ты оказался в Антиохии… и победил.

– Я тоже, – коротко ответил Менелай, готовясь услышать плохие новости.