Каждый Наследник желает знать… - Светлана Багдерина

– Ренегатов штуки? – почти ожидая, что его будет не слышно, спросила она. И верно: слов ее было не разобрать уже через пару шагов.

Адалет, прочитав по губам, кивнул – бледный, с застывшим от непосильного напряжения лицом.

– Ну тогда часок-другой можно предаться грезам и отдохновенью, – не замечая, снисходительно хмыкнул калиф. – Ибо скорее муха разобьет стекло, чем какие-то реньи гады сокрушат то, что сотворил сам…

Земля заскакала под их ногами, купол содрогнулся от неслышимых взрывов, пошел серебристыми трещинами и захрустел, будто туман пытался продавить ослабевшую защиту.

Впрочем, именно так оно и было.

– Адалет!!!.. – глухо, словно со дна реки, выкрикнул Анчар, рванулся и схватил старика за руку.

Вокруг магов заиграли сине-зеленые сполохи. Трещины в потолке пыхнули золотом и пропали, но тут же череда новых – таких же беззвучных – взрывов побросала наземь людей, и затянувшиеся было раны защитного поля вскрылись вновь. Оранжевая мга потянулась вовнутрь, принося с собой удушливый запах жженого чеснока и смолы, от которого чесалось горло и свербело в носу.

– Держ-ж-жи… – прохрипел атлан и обмяк. Адалет вскинул руки, замер, со стоном стиснув зубы и зажмурившись, будто пытаясь в одиночку поднять всё плато Смерти, ноги его подогнулись, и он, задыхаясь от напряжения, осел наземь – но не опуская рук, не разрывая концентрации, не открывая глаз…

Неяркий золотистый свет омыл разбитый потолок, и трещины стали затягиваться. На несколько мгновений людям показалось, что они в безопасности… но уже через секунду каждая из них вспыхнула черным огнем. Купол брызнул осколками и сложился. Чесночно-смоляная вонь ударила в нос не хуже кулака Олафа.

Адалет рванул полу балахона, провел над ней посохом и лихорадочно принялся разрывать на куски.

– Держи… держи… к носу приложи… и держи… – в промежутках между приступами кашля говорил он. – За мной! Кучей!

Последний совет был не лишним: потеряться в мути цвета жизнерадостного хамелеона, до отказа набитой шепталами, ренегатами, яйцелицыми и Гаурдаком[163]– это всё, чего не хватало им сейчас для полного счастья.

Антигаурдаковская коалиция сбилась в кучу,[164]ощетинилась почти погасшими трофейными мечами и медленно двинулась за магом-хранителем. Кириан нес Эссельте, Ахмет поддерживал атлана, бредущего с закрытыми глазами, словно лунатик.

– Единственная надежда на то, – пробормотал лукоморец, вглядываясь в непроницаемую мглу, – что наши противники видят сейчас не лучше нашего.

– Угу… жди да радуйся… – буркнула из-под грязного лоскута Серафима.

Как ни странно, на этот раз надежда ее супруга оправдалась: шепталы их не заметили.

Пока не столкнулись нос к носу.[165]

Одну секунду апельсиновая пелена застилала глаза, бесстрастно укрывая всех от всех, а в другую Иванушка вскрикнул, словно свалившись в ледяную воду, и застыл, не в силах пошевелиться. Меч выпал из занемевших вмиг пальцев и вонзился в камень у самой ноги. От касания чего-то бестелесного, но проникающего до костей, дыбом встали даже самые маленькие волоски на коже, будто всасывая в плоть и кровь нахлынувшие из ниоткуда давящее уныние и обреченность. Сердце его болезненно сжалось и заколотилось, то пропуская удары, то нагоняя упущенное в страшной спешке, но как ни старалось – воздух, напитавшийся внезапно холодным мраком и ставший от этого густым и тягучим, словно гудрон, в легкие не пошел. Если бы смог, царевич сложился бы вдвое, хватая упрямый воздух разинутым ртом, да хоть зубами его выгрызая – но двинуть даже мизинцем было теперь не в его власти.

– Живыми! – туман пронизал яростный баритон. – Они нужны мне живыми!

– Ш-ш-што мы за это получим? – моментально отозвался слева шипящий, нечеловеческий голос – точно волокушу по камням тащили.

– А чего вы хотите?

– Золото…

– Вкус-с-с-сное золото…

– С-с-с-сладкое золото…

– Много золота…

– Тройной вес за каждого! – выкрикнул Гаурдак.

– В дес-с-с-сять! В дес-с-с-сять раз больш-ш-ш-ш-ше вес-с-с-с-са!

– Идет! – не раздумывая ни мгновенья, гаркнул полубог, и Иван, задыхаясь и почти теряя сознание, почувствовал, как с последним упрямым усилием вдоха в грудь его хлынул поток воздуха – зловонного, раздирающего спазмами горло, но воздуха.

– Ведите их ко мне! – баритон едва не дрожал от нетерпения. – И не бойтесь – моя когорта вас пропустит!

– Хорош-ш-ш-ш-шо… Уг-говорил… Мы не трон-нем твою когорту… – прошипел насмешливо тот же голос.

– И пус-с-с-сть люди уберут с-с-с-с-свою оранжевую завес-с-с-су, – недовольно добавил голос другой, обращаясь, похоже, уже к первому. – От нее щ-щ-щ-щупальца щ-щ-щ-щекотит.

Рыжий туман колыхнулся, словно студень, стал бледнеть, и через пару минут пропал, оставив за собой озерца ржавой жижи в углублениях на земле и гадкое послевкусие во рту. Но лучше бы не пропадал.

Представить себе, что с ренегатами прибудет столько шептал, лукоморец побоялся бы и в самом худшем кошмаре. Почти всё пространство, отгороженное ранее огненным кольцом Адалета, было наполнено теперь сгустками ожившей тьмы и шевелилось, перешептываясь с присвистом на разные лады. Казалось, даже крылатые потеснились, настороженно поводя безликими головами, точно в ожидании подвоха. Неподалеку от них – но не в той стороне, где они видели их в последний раз – с видом заживо вознесенных на небеса праведников сгрудились ренегаты.

– С-с-с-с-тупайте, – прошипел шептала слева, и Иванушка почувствовал, как ноги его обрели чувствительность.

Бежать?

Куда?..

И один он не побежит.

А где?..

– Не меш-ш-ш-шкай, – сердито ткнули ему в спину чем-то пронзительно-холодным, наверное, щупальцем, едва он попытался скосить глаза в поисках товарищей.

Царевич качнулся вперед, и чтобы не упасть, сделал шаг.

Потом другой.

И третий.

Черные тела расступались перед ними, оставляя узкий коридор, достаточный лишь чтобы протискиваться, погружаясь плечами и руками в живую тьму. И каждый раз, когда люди касались горного жителя, пробирающий до костей холод обжигал их, заставляя вздрагивать – и вызывая приступы дрожи среди горных жителей.

Вряд ли пленным стало бы легче, знай они, что это был смех.

В первый раз по-настоящему понимая выражение «последний путь», Иван тащился, подгоняемый конвоирами, уставив взгляд в землю, чтобы не видеть почти бесконечное волнующееся море шептал, ораву яйцелицых, уже почти белых, как те, которые напали на них в воздухе, торжествующе ухмыляющихся ренегатов…