Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Все это неоспоримые факты, хотя кое-кому из читателей не понравится, как я их представил. Природа связи между положением на берегу Атлантического океана и имперским обликом своевременно получит объяснение (см. ниже, с. 593–614); однако необходимо сразу признать, что на большей части западной оконечности Европы этот облик появился сравнительно поздно. Можно сказать, что до конца Средних веков он или нечто ему подобное есть лишь у скандинавов. Очень долгое время моряки из других стран не пытались соревноваться со скандинавами в длительных плаваниях. Чтобы понять, почему западноевропейские атлантические проекты были запущены в одно время, с одной скоростью и одинаковым успехом, полезно спросить: «А что европейцы делали до этого?»

Беспокойство предела: ранняя фаза

Насколько удается вспомнить или насколько говорят документы, все мои предки со стороны отца жили на северо-западе Испании, в Галиции; они были членами одной из самых западных европейских общин, жили на выступающей в Атлантический океан гранитной скале, скользкой от дождя и зажатой цепкими, похожими на пальцы ледниковыми фьордами; в Европе, за исключением Исландии, Канарских и Азорских островов, лишь немногие португальцы и ирландцы живут на такой же влажной, зеленой, как море, широте. Поэтому, не боясь осуждения, я смею утверждать, что жители крайнего запада Европы — отребье европейской истории, а наши земли — выгребная яма, куда история отправляет свои отбросы.

Западноевропейцы гордятся тем, что первыми взялись за преобразование европейской истории, и своими достижениями: распространением латинского христианства в Средние века, Возрождением, Просвещением, Французской революцией, индустриализацией и Европейским Союзом. Да, верно, это были значительные события культурного развития, развертывавшиеся по всей Европе с запада на восток. Но предположим, что мы рассматриваем европейскую историю в более длительной перспективе — скажем, как один из придуманных мной космических наблюдателей. Европейская культура — если таковая вообще существует — предстанет в этом случае следствием влияний Востока на Запад в неменьшей степени, чем обратных: распространение земледелия и индоевропейских языков; греческая и финикийская колонизации; миграции германцев и славян; приход христианства, этой загадочной восточной религии, которую приняла Европа; вторжения из степей; давление Оттоманской империи; распространение того, что принято называть «международным коммунизмом» (этот коммунизм утратил свою империю, но оставил заметный след). Все эти события следует рассматривать на фоне постоянного притока технологий и идей с дальнего Востока: арабская наука, индийская математика и духовность; китайские изобретения, а сравнительно недавно — японская эстетика. Значение подобных влияний для формирования современной Европы только лишь начинает признаваться, но доказательства мы видим повсюду[822].

Все эти движения и миграции оставляли свои отбросы и своих беженцев, и все это обычно оседало на европейской океанской границе. Побережье Атлантического океана заселяли те, кого сюда изгнали, и те, кого притягивали ресурсы и возможности океана. Край материка от Португалии до Скандинавии был последней остановкой для того, что выбрасывает прибой: для кельтских народов, бежавших от германских захватчиков; для савойских беженцев в Испании и Португалии; для басков, сбившихся в своем углу, спасаясь от более ранних миграций, и для отчаянных мигрантов севера, готовых сражаться с кочевниками и страдать от холода ради сомнительной привилегии свободно возделывать неплодородную почву — для всех этих людей, чью дилемму так ярко изобразил Шекспир:

Омываемые единым океаном, эти страны сформировались под действием факторов одинаковой среды. Атлантическая Европа занимает несколько климатических зон: субарктическую, умеренную, средиземноморскую, но объединяет ее наличие достаточного количества осадков и общая или по крайней мере широко распространенная геологическая история, которая изрезала берега Галиции и Норвегии фьордами и усеяла Уэльс, Корнуолл, Галицию и южную Андалусию богатыми залежами металлов; это копи «Нового Света» древних римлян, Эльдорадо древности. По низинам реки текут на восток. Это направляло древнюю торговлю по сравнительно узким морским маршрутам, которые огибают Бискайский залив и объединяют регион, как вспомогательная дорога по соседству: Андалусия, Галиция, Корнуолл и Сицилия были связаны еще до появления в первом тысячелетии до н. э. финикийских и греческих купцов (см. ниже, с. 513).

В целом все народы атлантического побережья Европы в свете современной истории можно характеризовать как морские. Атлантика давала работу рыбакам, морякам и торговцам, а как только позволила навигационная технология, начались миграция за море и строительство империй. Но неразрешимый парадокс западноевропейской истории в том, что народы оставались глухи к зову моря столетиями и даже тысячелетиями. Добравшись до моря, они оседали на берегу, словно прижатые господствующими западными ветрами, дующими с моря. Прибрежное плавание поддерживало связь между соседними общинами; морские отшельники вносили свой вклад в загадку моря; а в некоторых местах — точное время начала этого процесса неизвестно — развилось рыболовство на глубоководье. Но за исключением Скандинавии (см. выше, с. 447) достижения цивилизации северо-западной Европы до позднего Средневековья ничем или почти ничем не обязаны морскому горизонту. Все же эта загадка имеет решение, к которому лучше подойти, предварительно кратко рассмотрев предшествующие века морской инерции.

С окончанием последнего ледникового периода, то есть около двадцати тысяч лет назад, атлантический предел превратился в благоприятное место для жизни, где почвы увлажнены достаточным количеством осадков, климат смягчен теплыми водами течения Гольфстрим, горы дают разнообразные полезные ископаемые, а моря изобилуют рыбой. Потенциал этой местности как родины цивилизаций становится очевиден к четвертому тысячелетию до н. э., когда можно заметить «медленно перемалывающие» структуры социальных изменений, создающих необходимый фон для производства предметов роскоши для рынка и монументального строительства. Некоторые из этих первых свидетельств можно обнаружить в погребениях нового типа, которые распространяются на западе: индивидуальные могилы снабжаются набором подношений, среди которых обычно отмечают оружие и кувшины с узким горлышком. С тех пор, как в 1970-е годы начали находить такие погребения, было высказано предположение, что это следы миграции «народа кувшинов». Это предположение вызвало разнообразные интересные и на какое-то время даже убедительные фантазии. Народ-пьяница считался предшественником испанских конквистадоров: будто бы он верхом на конях рассредоточился по всей Европе из своей предполагаемой прародины в Андалусии; или же это были бродячие кузнецы и лудильщики, перемещавшиеся по течению в самые разные места, где находили их следы. Артефакты, относящиеся к «культуре кувшинов», сегодня почти всеми рассматриваются как результат социальных изменений, независимо, но параллельно происходивших среди соседних народов: когда отдельные члены группы достигали определенного статуса, после смерти их вознаграждали индивидуальными могилами и соответствующими приношениями; кувшины для питья — воспоминания о пирах элиты или о пьяных соревнованиях воинов — могли покупать или копировать на месте и не обязательно свидетельствовать о миграции[825].