Три Царя - Игорь Маревский

по-гостеприимному это, отпускать, не угостив. Загляни на кухню, путь сам знаешь. Прикажи накормить и в дорогу соленье да копчёностей выдать, — князь одарил на прощание старика легкой улыбкой.

— Загляну государь, благодарю. Всеми богами благодарю.

Он еще раз поклонился в пол ему и его прекрасной жене, а затем, дождавшись разрешения, отправился прочь. Через пару мгновений его место занял другой просящий. Человек склонился в уважении, а затем принялся молить. Старик не стал слушать слова, ведь они для него не имели ни веса, и даже толики интереса. Он прошел мимо гостей, что пытались рассмотреть его глаза, через длинные и седые волосы.

Дорогу он действительно знал, но о своем прошлом, как и о времени, проведенном в стенах Красограда, старый отшельник предпочитал не говорить. Его немного удивило то, что с того момента интерьер практически не изменился. Всё те же картины, скульптуры и драгоценные столбцы богов.

На мгновение старик позволил себе окунуться в воспоминания. Он отчетливо помнил, как бродил по этим коридорам еще будучи юным мужчиной. Помнил как с первой сединой на висках, он врачевал местных жителей, и даже писал собственные статьи и заметки для медицинских трактатов. Последнее, к сожалению, ему так и не удалось выпустить в свет, однако на своём болоте он успел прикопать толстые сшитые воедино страницы. Быть может в один день он вернется в эти стены, во времена более спокойные, и всё же опубликует свои труды.

Он свернул в маленький проход, который постепенно расширялся и в конце концов привел его на ту самую кухню. Еще не дойдя до двери, старик почувствовал ароматные запахи чего-то мясного. Стряпух отбирали со всего княжества, даже с маленьких деревень. Кормить самого князя и его семью считалось великим почетом, поэтому каждая из них была обучена своему мастерству, и могла посоперничать с царскими кухарками.

Старик остановился у распахнутой двери и, потоптавшись на месте, поклонился, после чего позволил себе войти. Домовые и праздные духи в обиталищах знатных господ вели особую службу. Они с крайней выборкой допускали незнакомцев в свои зоны и пристально наблюдали за ними.

— По добру вам, труженицы.

— По добру, отец! — ответили они в разнобой.

Кухня кипела в прямом смысле этого слова: кастрюли бурлили кипящим бульоном, мясо соком капало на жаровни, а стремительный стук ножей о деревянные доски, служил аккомпанементом к сему представлению. Абсолютно все повара были женщинами, и в отличие от полисов, где данная профессия издавна укоренилась за мужчинами, В Бролиске верили, что самую вкусную и полную любви пищу, может приготовить лишь женщина.

— Неужто боги шутят так? — послышался дрожащий женский голос.

Из-за большой бадьи с вином вышла низенькая и упитанная пожилая женщина. Она слегка косолапила, поэтому передвигалась забавной и шоркающей походкой. Главная стряпуха подошла поближе и прищурившись рассматривала лицо под заросшими длинными седыми волосами.

— Чур меня, вернулся! Вернулся наш миленький! — Она схватила его за бороду и, резко наклонив к себе, крепко обняла. — Ух ждали то мы тебя сколько зим. Другие мне всё поговаривали, мол ушел тот, не вернется больше, а я не верила. Плевалась и ждала. Дождалася таки наконец. Вернулся.

— Гой еси, Любава, — поприветствовал он женщину, и все же сумел улыбнуться ей.

Она улыбнулась в ответ, а в уголках её карих глаз, заблестели слёзы.

— Где же тебя боги то носили? На какие такие испытания отправили, что от тебя тридцать зим ни слуху ни духу. Запустил то себя пади без бабы доброй.

— Я не останусь, — коротко отрезал он. — Не могу.

Радостный голос женщины сменился тихим шепотом:

— Я знаю.

— Мне государь наказал угоститься, прежде чем уйду, — со стороны могло показаться, что его голос был абсолютно холоден, однако пожилая женщина помнила его именно таким.

— Увидеться со мной тоже он указал? — она, утерев мокрые глаза, захихикала.

Старик не ответил, лишь закрыв свои глаза покачал головой.

— Ну что же мы тогда время теряем, садись давай, будем тебя откармливать! — голос её вновь наполнился радостью. — Ишь худоба то, кожа да кости. Мужиком то с трудом назовешь.

Старик сел за угловой столик там, где обычно обедали и ужинали работники, да восславил богов за еду.

— Госпожа, — грозный бас донесся с кухни. — Куда ставить?

— Я тебе что говорила, увалень ты заморский, не называй меня так. Не госпожа я тебе! — ответила главная стряпуха. — В кладовку неси, сложи у третей полки, подадим господам на ужин.

Старик увидел лишь спину массивного незнакомца, наряженного в белую рубаху, и успел узнать в нём меридинца. На столе раз за разом стали появляться угощения. Первым она поставила кувшин со свежим парным молоком и всё еще горячую лепешку. В глиняной мисочке лежали тонко нарезанные кусочки баранины и солонины. Малосольные огурцы, помидоры и шмат сала с хрустящей корочкой.

Старик отломил кусочек и макнул в молоко. Хлеб буквально таял во рту. К салу он так и не притронулся. Пожилой организм всё тяжелее воспринимал подобную пищу. Стряпуха села напротив и кому-то махнула рукой. На столе появились три наливных красных яблочка, однако они померкли перед тем, что врезалось в сознание человека.

Он на секунду почувствовал знакомый запах, а перед мутными старческими глазами промелькнули две косички. Он с трудом проглотил кусок, подумал, не показалось ли ему. Быть того не могло. Он отказывался верить. Любава заметила выражение лица старого друга и посмотрела на него с интересом. Наконец пересилив себя, старик развернулся, и окостенелые пальцы вцепились в глиняный стакан.

В самом углу кухни на мешках с крупой сидела девочка лет девяти в обычном сером платьишке. Она смотрела в пол мёртвыми зелеными глазами и покачивалась на месте. Светло-бурые волосы, украшенные синими ленточками да заплетенные в детские две косички, меланхолично болтались вместе с ней. Она теребила в руках маленькую куклу, сплетенную из старого и засохшего сена.

— Как? — смог выдавить из себя старик.

Стряпуха посмотрела на девочку, и тяжело вздохнув, ответила:

— Беженка. Бедняжка совсем одна осталась. Я у речного канала возле города её нашла, потом упрашивала князя на кухню её пристроить, — взгляд её наполнился откровенным материнским горем.

Старик сидел и слушал о том, что последнее время становилось всё больше таких беженцев, что словно мотыльки на свет тянулись к Красограду. Слушал о том, что девочка хоть и мало чего говорит, однако удалось выяснить