Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

то флакон с её любимыми духами на туалетном столике. Таких страниц было не менее пятидесяти, все сшиты атласными лентами и прикреплены к розовой кожаной обложке с вручную вырезанной розой и Таиным именем. Когда Суббота дошла до конца альбома, обнаружила несколько пустых картонок, пока не тронутых иглой; на них едва виднелись набросанные карандашом эскизы рисунков. Последнюю страницу должна была украшать надпись: «Нет ничего прекраснее твоей улыбки, ведь пока ты улыбаешься, я живу».

— Банально звучит? — спохватился Антон. — Я долго думал, что написать на последней странице. Хотелось сказать тебе что-то настоящее, но изысканное. До сих пор не могу найти святую грань между честностью и красотой слова. — Антон вдохнул полной грудью, на секунду задержал дыхание, взял Таю за руку. — Ладно, пусть зато будет честно, пока без изысков. Изыски подождут. Мне за одну только честность долго ещё расплачиваться. Я хочу, чтобы ты знала, что последний год я ходил в церковь ради тебя. Думал, а вдруг ты придёшь снова? Но потом вовсе перестал. Ты появилась всего раз и убила святость этого места своим божественным присутствием. И я тебе за это благодарен. Ты стала моим храмом. Вот что здесь должно быть написано: «Ты стала моим храмом». Не даёт мне церковь столько покоя, Бога и любви, сколько даёшь ты и молитвы о тебе.

Вдруг Антон опустил голову и громко зарыдал. Тая села напротив юноши и только успевала подавать бумажные салфетки. Тоша плакал без остановки двадцать минут, ни на миг не отпуская её руку. Причина рыданий оставалась для Таи загадкой, но зрелище было душещипательным и заразительным. Через пять минут девушка вместе с Чипировым заливалась слезами очищения. «Если этому доброму, чистому человеку есть за что раскаиваться, то что говорить обо мне?» — думала Тая. Она с детства верила в Аллаха и очень, очень любила Его. Но больше всего на свете она боялась поговорить с Ним. Ей было невыносимо стыдно; казалось, за такое не прощают. Тая никому не пожелала бы такой дочери, как она, и такой подруги, как она, и такой жены, как она. Излишняя требовательность к себе сделала из неё бесчувственного и безотказного робота. Но в то же время земное, человеческое брало порою верх: ей, как и любому человеку, хотелось быть счастливой, хотелось жить в радости, улыбаться близким и обнимать мягкие игрушки — если разобраться, то не так много, как ей казалось раньше. Девушка по-настоящему нуждалась только в самых скромных вещах. Это и не вещи были. Но просить об этом Аллаха было и боязно, и нелепо. Она подумала: люди, которые молятся святым вместо Бога, быть может, тоже Его боятся? Ведь для Антона истинным святым оказалась Таечка, а для Таи — Антон. Если святые не отвечают и Бог продолжает хранить молчание, то человек ответит точно. И может быть (насчёт этого оба сомневались до последнего, но им ничего не оставалось, кроме как надеяться, верить и каяться), этот человек простит. Чипиров прекратил слёзы первым и принялся кланяться девушке в ноги. Тейзис поплакала ещё минуту, чтобы наверняка избавиться от дурных мыслей, снова бросила взгляд на кожаный альбом, и тогда стали к ней приходить мысли светлые. Например, одна из этих мыслей гласила: «И тебя простят. Всех простили, и тебя простят, Таечка». Она отдала бы всё на свете, лишь бы услышать эти слова. Когда девушка осмелилась поднять глаза, Антон посмотрел на неё в упор.

— Я люблю тебя больше жизни, — прошептал он.

Тая отчаянно закивала, глотая слёзы.

— Ты примешь мою любовь?

Снова короткий кивок. Антон и не просил о большем. Он упал на колени и сдавил её в объятиях так сильно, что у девушки потемнело в глазах. Суббота устроила голову у него на плече и бросила взгляд на верхнюю полку стеллажа рядом с письменным столом. Она вмиг распознала обложки Корана и Торы, скрывавшие набор христианских статеек, которые некогда одолжила ей Касенька. На миг Тае стало дурно. Она вновь посмотрела на Антона, стонущего от восторга, целующего её руки, с глазами чистыми, ясными и всё ещё влажными, как омытые утренней росой незабудки, и, издав последний, самый счастливый вздох, Тейзис потеряла сознание.

Очнулась она спустя десять минут. Антон устроил её на своей кровати и положил мокрое полотенце ей на лоб. «Родная, милая моя, тебе нужен свежий воздух, давай прогуляемся», — затарахтел юноша, как только она открыла глаза. Пока Тая приходила в себя, Тоша успел снять все звёздочки со стен; он ещё раз внимательно разглядел последнюю, прежде чем отклеить её от обоев и похоронить в шкафу.

— Прогуляться будет кстати, — согласилась Тая. Услышав её слабый голос, Тоша примчался к кровати. Девушка привстала и вернула лекарю-самоучке влажное полотенце, нагревшееся от её раскалённого лба.

— Тебе уже лучше?

— Намного. Не выношу душных комнат.

— Я проветрил, пока ты спала.

— Спасибо.

Она разгладила воротник его рубашки и потеребила верхнюю пуговицу, приглашая в постель. Антон передёрнулся.

— Чего ты?

— Холодно, — пожался бледнощёкий христианин и снова поднял воротник.

— Как же ты у меня мёрзнешь, солнце моё, — Тая обняла его и нежно поцеловала в губы. Антон крепко обхватил её плечо, уткнулся носом ей в ухо.

— Обними меня, — прошептала Тая.

— Я обнимаю.

— Как-то неуверенно. Иди ко мне. — Она сжала его лопатку, запустила руку под шерстяной терракотовый свитер, надетый на тонкую хлопковую рубашку, и юркнула к голой спине. Антон поморщился и нервно загудел от боли. Тейзис нащупала длинные рельефные линии на его боку. — Что это у тебя?

Антон мягко прижал её ладонь к спине так, чтобы девушка не могла ей пошевелить. Он впился испуганным взглядом в удивлённые глаза белолицей гурии и перешёл на шёпот:

— Мы неделю назад на даче крышу ремонтировали. Я с лестницы упал и спину оцарапал.

— А почему шепчешь? — Девушка недоверчиво вскинула брови. — Антон, отпусти мою руку.

— Прости. — Он выпустил её ладонь и одёрнул рубашку. — Не волнуйся, скоро всё заживёт.

— Ты только спину поцарапал?

— Да, — сглотнул он и опустил глаза.

— Дай посмотрю. — Тая вскочила с кровати, схватила юношу за рукав и попыталась задрать его до локтя. Антон, как ошпаренный, отпрыгнул в сторону и закрыл запястье манжетой.

— Не надо.

— Ты меня пугаешь. Дай посмотреть.

— Пожалуйста, не стоит, — на глазах у Антона снова выступили слёзы. — Не сегодня.

— Что ты скрываешь? — пролепетала Тейзис и вдруг поняла: — Ох, Тоша… У тебя депрессия? Я читала про селфхарм. Почему ты не сказал раньше?

Антон беспомощно молчал. Его дыхание участилось, по щекам потекли слёзы. Тейзис погладила его