Античность: история и культура - Александр Иосифович Немировский

Было намечено осушить Помптинские болота, спустить Фуцинское озеро, проложить от Рима дорогу к Адриатическому морю напрямую через Апеннины, превратить с помощью канала Пелопоннес в остров, перестроить Рим. Намечались и военные походы против вторгшихся во Фракию дакийцев, а также парфян. Вслед за завоеванием Парфии Цезарь намеревался двинуться в Закавказье, обойти Кавказ по западному берегу Гирканского (Каспийского) моря, достичь Скифии и, покорив ее, через Германию вернуться в Рим. Все эти разносторонние и грандиозные планы не были осуществлены.

Мартовские иды. В Республике, которую Цезарь считал мертвым телом, еще теплилась некая жизнь, если это не были конвульсии умирающего государства. Однако и предсмертных судорог хватило, чтобы увлечь Цезаря в Аид и погрузить империю еще на десятилетие в пучину еще более страшных гражданских войн.

Возник заговор сторонников Республики. Стать Гармодиями и Аристогетонами решили 60 сенаторов. Среди них был отважный Гай Кассий, участник похода Красса за золотом Парфии, сумевший спасти остаток римского войска и отразить нападение на Сирию парфян. Рядом с ним выступал Марк Юний Брут, само имя которого будило у республиканцев радужные надежды. Брут считал себя потомком того самого сурового Брута, который изгнал из Рима царей и стал первым консулом. Впрочем, ходили слухи, что в Бруте текла кровь не первого консула, а самого Цезаря, поскольку мать Брута была любовницей юного Цезаря, а сам Цезарь проявлял о Бруте, сражавшемся на стороне Помпея, необыкновенную заботу.

Сначала заговорщики намечали напасть скопом на Цезаря во время выборов на Марсовом поле. Но когда стало известно, что ближайшее заседание сената состоится в курии Помпея, решили покарать Цезаря там, где витал дух поверженного защитника Республики. В ночь на мартовские иды Цезарь спал плохо, размышляя о парфянском походе. Жена умоляла его отложить заседание, но Цезарь, веривший в свою удачу, приказал подать носилки. При входе в курию ему протянули свиток, настаивая, чтобы он его прочел немедленно. Но Цезарь не последовал и этой подсказке судьбы (в свитке было сообщение о заговоре), прошел к своему креслу, за спиной которого возвышалась статуя Помпея во весь рост. При появлении Цезаря сенаторы встали. Несколько человек подбежали к нему, как это бывало не раз, с просьбами. Один протянул ему свиток с прошением, умоляя вступиться за брата. Когда Цезарь его отстранил, он схватился за пурпурную мантию и сильно потянул ее к себе. «Негодяй! Что ты делаешь?!» – вскрикнул Цезарь, еще не подозревая, что это условный знак, и вдруг увидел, как, покинув свои места, к нему спешат сенаторы, на ходу выхватывая спрятанные в складках тог кинжалы и мечи. В руках у Цезаря был только металлический стиль для письма, и он попытался им защищаться. И в это мгновение перед ним возник с занесенным кинжалом Брут. Произнеся по-гречески: «И ты, дитя?!», Цезарь закрыл голову тогой и больше ничего не видел. Ни один из сенаторов не пришел Цезарю на помощь.

Завершая рассказ об убийстве Цезаря, древний историк пишет: «Заливший круг земель кровью сограждан наполнил курию своей кровью».

Поздно пришедшему – кости. В ужасе разбежались сенаторы, не принимавшие участия в заговоре. Наиболее близкие из сторонников Цезаря укрылись в домах друзей. Город застыл в ужасе перед будущим. Многие закрывались в своих домах, оставляя без присмотра меняльные и торговые лавки. И когда вслед за сеявшими по городу панику сенаторами на улицах появились, сверкая мечами, заговорщики в окровавленных тогах (во время убийства Цезаря многие переранили друг друга), криками призывая народ к свободе, народ безмолвствовал, и лишь немногие пошли вместе с ними на Капитолий для принесения благодарственной жертвы богам.

В полном безмолвии выслушал народ речь Брута и на следующий день, когда заговорщики спустились на форум принять поздравления и благодарность за совершенный подвиг тираноубийства. Остальные сенаторы, опомнившись от пережитого накануне страха, собрались в то же утро на заседание сената и уже готовились принять решение об объявлении Цезаря вне закона как тирана и о выражении благодарности убийцам. Однако выступление консула Марка Антония несколько охладило их пыл. Антоний напомнил, что при принятии этого решения станут незаконными недавние назначения на должности и награды. Выход нашел Цицерон. Он предложил провозгласить Цезаря умершим, все прошлые и подготовленные покойным диктатором постановления утвердить, а его убийцам объявить амнистию.

Между тем за стенами курии нарастало подогреваемое ветеранами Цезаря недовольство убийством. Оно вылилось в открытое возмущение, когда стало известно, что, согласно оставленному Цезарем завещанию, городу переходят затибрские сады, а каждый римский гражданин получает по 300 сестерциев. Во время похорон Цезаря на форуме рядом с его телом была выставлена тога, в которой он был убит, – как улика совершенного преступления. Разъяренная толпа бросилась поджигать дома заговорщиков и начала охоту на них. Жертвами порой становились люди со сходными именами. Заговорщики в страхе покинули Рим. Антонию, спровоцировавшему народное возмущение, пришлось его подавить.

В столицу тем временем прибыл внучатый племянник Цезаря, Гай Октавиан, названный в завещании главным наследником.

Марк Антоний и другой видный цезарианец, начальник конницы Марк Эмилий Лепид, не посчитались с завещанием и щедро раздавали имущество Цезаря. Задержись юноша еще на какое-то время или вообще откажись от прав наследования, как ему настойчиво рекомендовали родители, на погребальном пире ему бы достались одни кости. Попытки Октавиана востребовать положенное были встречены Антонием насмешками. И юноша начал заигрывать с сенатом, в котором ведущей фигурой был тогда Цицерон. Видя в Октавиане меньшее зло, Цицерон отнесся к нему с сочувствием и обещал поддержку.

От филиппик к Филиппам. Конфликт между Антонием и Октавианом постепенно перерастал в гражданскую войну. Цицерон обрушил против Антония серию речей, которые он назвал (по образцу речей Демосфена против македонского царя Филиппа) «филиппиками». Антоний отозвался на первую из речей обвинением Цицерона в убийстве граждан без суда (сторонников Каталины) и в подстрекательстве к убийству сторонников Цезаря. В ответной речи, защищаясь от обвинений, Цицерон выставил подстрекателем Антония, а себя объявил защитником отечества и, обратившись к личности противника, обрисовал его как пьяницу, развратника, негодяя.

Обличения Цицерона лили воду на мельницу Октавиана, и тот их явно одобрял, не скупясь на похвалы искусству прославленного оратора, которые тот воспринимал как поддержку своей политической линии, радуясь, что внес между цезарианцами раскол.

Ветераны Цезаря не отличались красноречием и не ценили его. Они недоумевали, почему Антоний и Октавиан, вместо того, чтобы враждовать друг с другом, не разгонят говорунов из сената, не отомстят убийцам Цезаря и не разделят их имущество между ними, ветеранами. С трудом Антонию и Октавиану удалось прекратить ворчание и даже добиться их поддержки для решения спора между собой силой оружия. Однако последнее слово в конфликте все же принадлежало ветеранам,