Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Они так недавно стали кем-то из ничего и были еще такнеуверенны в себе, что отчаянно боялись показаться недостаточнорафинированными, дать волю своему нраву или резко ответить: а вдруг подумают,что они вовсе и не леди. Им же во что бы то ни стало хотелось быть леди. Вотони и строили из себя этаких деликатных, скромных наивных дам. Послушать их,можно было подумать, что они бесплотны, не отправляют естественных нужд ипонятия не имеют об этом порочном мире. Никому бы в голову не пришло, что рыжаяБриджет Флэгерти, чья белая кожа оставалась белой, невзирая на яркое солнце, аирландский акцент был густым, как патока, украла сбережения своего отца, чтобыприехать в Америку, где стала горничной в нью-йоркском отеле. А глядя нахрупкую восторженную Сильвию Коннингтон (бывшую Красотку Сэйди) и на МэймиБарт, никто бы не заподозрил, что первая выросла на Бауэри над салуном своегоотца и во время наплыва клиентов помогала в баре, а вторая, судя по слухам,подвизалась прежде в одном из публичных домов своего мужа. О нет, теперь этобыли нежные, хрупкие создания.

Мужчины же хоть и нажили деньги, однако не так быстрообучились манерам, а возможно, просто поплевывали на требования новой знати.Они много пили на вечерах у Скарлетт — даже слишком много, — и врезультате после приема гость-другой неизменно оставался на ночь. Пили онисовсем иначе, чем те мужчины, которых знала Скарлетт в юности. Они становилисьотталкивающими, глупыми, отвратительными сквернословами. А кроме того, сколькобы она ни ставила плевательниц у всех на виду, наутро после приема коврынеизменно изобиловали следами от табачной жвачки.

Скарлетт презирала этих людей и в то же время получалаудовольствие от общения с ними. И поскольку она получала удовольствие, то инаполняла ими дом. А поскольку она их презирала, то без стеснения посылала кчерту, как только они начинали ее раздражать. Но они со всем мирились.

Они мирились даже с ее супругом, что было куда труднее, ибоРетт видел их насквозь и они это знали. Он, не задумываясь, мог, чтоназывается, раздеть их догола даже в своем доме — да так, что им и отвечатьбыло нечего. Не стесняясь того, какими путями он сам пришел к богатству, онделал вид, будто думает, что и они не стесняются своих корней, и потому прилюбой возможности касался таких предметов, которые, по общему мнению, лучшебыло вежливо обходить молчанием.

Никто не мог предвидеть, когда ему вздумается весело броситьза кружкой пунша: «Ральф, будь я поумнее, я нажил бы состояние, как ты, —продавая акции золотых приисков вдовам и сиротам, вместо того чтобы прорыватьблокаду. Оно куда безопаснее».

Или: «Эй, Билл, я смотрю, у тебя новые лошади появились.Продал еще несколько тысчонок акций несуществующих железных дорог? Хорошоработаешь, мальчик!» Или: «Поздравляю, Эймос, с получением контракта от штата.Жаль только, что тебе пришлось столько народу подмазать, чтоб добиться его».

Дамы считали Ретта отвратительно, невыносимо вульгарным.Мужчины за его спиной говорили, что он свинья и мерзавец. Словом, новая Атланталюбила Ретта не больше, чем старая, а он, как и прежде, даже не пыталсяналадить с ней отношения. Он следовал своим путем, забавляясь, всех презирая,глухой к претензиям окружающих, настолько подчеркнуто любезный, что самалюбезность его выглядела как вызов. Для Скарлетт он по-прежнему являлсязагадкой, но загадкой, над которой она больше не ломала голову. Она былаубеждена, что ему ничем и никогда не потрафить: он либо очень чего-то хотел, ноне мог получить, либо вообще ничего не хотел и плевал на все. Он смеялся надлюбыми ее начинаниями, поощрял ее расточительность и высокомерие, глумился надее претензиями и… платил по счетам.

Ретт всегда держался со Скарлетт спокойно, бесстрастно —даже в самые интимные минуты. Но Скарлетт никогда не покидало давноукоренившееся чувство, что он исподтишка наблюдает за ней: она знала, что стоитей внезапно повернуть голову, и она обнаружит в его глазах это задумчивое,настороженно-выжидательное выражение, которое она не могла объяснить.Выражение, исполненное поистине безграничного терпения.

Порой ей было очень уютно с ним, несмотря на однозлополучное свойство его характера — он не терпел в своем присутствии никакойлжи, никакой претенциозности или бахвальства. Он слушал ее рассказы о лавке, олесопилках, о салуне, о каторжниках и о том, сколько стоит их прокормить, идавал ей дельные практические советы. Он с неутомимой энергией участвовал втанцах и в вечеринках, которые она так любила, и располагал бесконечным запасомне слишком пристойных историй, которыми угощал ее, когда они изредка проводиливечера вдвоем, после того, как со стола была убрана еда и перед ними появлялсякофе с коньяком. Она обнаружила, что если быть с ним прямой и откровенной, ондаст ей все, чего бы она ни пожелала, ответит на любой ее вопрос, но окольнымпутем и женскими хитростями она ничего от него не добьется. Он обезоруживал еетем, что видел насквозь и, разгадав ее уловки, открыто смеялся.

Наблюдая это мягкое безразличие, с каким он обычно относилсяк ней, Скарлетт нередко удивлялась — впрочем, без особого любопытства, —почему он женился на ней. Мужчины женятся по любви, или ради того, чтобызавести дом и детей, или ради денег, но она знала, что Ретт женился на ней непоэтому. Он, конечно, ее не любил. Ее прелестный дом он называл архитектурнымкошмаром и говорил, что предпочел бы жить в хорошо обставленной гостинице. И ниразу не намекнул, что хотел бы иметь от нее ребенка, как делали в свое времяЧарльз и Фрэнк. Однажды она спросила кокетства ради, почему он женился на ней,и пришла в ярость, услышав ответ да еще увидев в его глазах веселые искорки: «Яженился на вас, чтобы держать вместо кошки, моя дорогая».

Да, он женился на ней вовсе не по тем причинам, которыеобычно побуждают мужчину жениться. Он женился только потому, что хотел обладатьею, а другим путем не мог этого добиться. Ведь так он и сказал в тот вечер,когда сделал ей предложение. Он хотел обладать ею, как в свое время хотелобладать Красоткой Уотлинг. Эта мысль была ей не очень приятна. Собственно, онабыла просто оскорбительна. Но Скарлетт быстро выкинула ее из головы, какнаучилась выкидывать из головы все неприятное. Они заключили сделку, и она сосвоей стороны была вполне довольна этой сделкой. Она надеялась, что доволен ион, а в общем-то ей это было безразлично.

Но вот однажды, советуясь с доктором Мидом по поводурасстройства желудка, она услышала неприятное известие, от которого было уже неотмахнуться. Вернувшись в сумерки домой, она ворвалась к себе в спальню и,глядя на Ретта ненавидящими глазами, сообщила, что у нее будет ребенок.

Он сидел в шелковом халате, окруженный облаком табачногодыма, и тотчас вскинул па нее глаза. Однако не произнес ни слова. Он молчасмотрел на нее, ожидая, что она скажет дальше, — только поза его сталанапряженной, но она этого не заметила. Ею владело такое возмущение и отчаяние,что она ни о чем другом и думать не могла.

— Ты же знаешь, что я не хочу больше иметь детей! Явообще их не хотела. Стоит моей жизни наладиться, как у меня появляетсяребенок. Ах, да не сиди ты так и не смейся надо мной: ты ведь тоже не хочешьребенка. Ах, мать пресвятая богородица!