Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Трудно сказать, кого больше ненавидели коренные горожане —непрактичных наставниц-янки или подлипал, но пожалуй, последние перетягиваличашу весов. Наставниц можно было сбросить со счета: «Ну, чего можно ждать отэтих янки, которые обожают негров? Они, конечно, считают, что негры ничуть нехуже их самих!» А вот тем уроженцам Джорджии, которые стали республиканцамивыгоды ради, уже не было оправдания.

«Мы ведь смирились с голодом. Вы тоже могли бы смириться» —так считала «старая гвардия». Многие же бывшие солдаты Конфедерации, видевшие,как страдают люди, сознавая, что их семьи нуждаются, куда терпимее относились кбывшим товарищам по оружию, сменившим политические симпатии, чтобы прокормитьсемью. Но ни одна дама из «старой гвардии» не могла этого простить — то быланеумолимая и непреклонная сила, являвшаяся опорой определенного порядка вещей.Идеи Правого Дела были для них сейчас важнее и дороже, чем в пору еготоржества. Эти идеи превратились в фетиш. Все связанное с ними было священно:могилы тех, кто отдал Делу жизнь; поля сражений; разодранные знамена; висящие вхоллах крест-накрест сабли; выцветшие письма с фронта; ветераны. «Стараягвардия» не оказывала помощи бывшим врагам, не проявляла к ним сочувствия и недавала им приюта, а теперь к этим врагам причислили и Скарлетт.

В разношерстном обществе, образовавшемся под влияниемполитической обстановки, всех объединяло лишь одно. Деньги» У многих до войныни разу не было и двадцати пяти долларов в кармане, и теперь они пустились втакое расточительство, какого Атланта еще не знала.

С приходом к власти республиканцев город вступил в эрунеслыханного мотовства и бахвальства своим богатством, когда внешняяблагопристойность поведения лишь слабо прикрывала пороки и пошлость. Никогдаеще граница между очень богатыми и очень бедными не пролегала так четко. Те,кто был наверху, нимало не заботились о тех, кому меньше повезло в жизни.Исключение составляли лишь негры. Вот им старались дать что получше. Хорошиешколы, и жилища, и одежду, и развлечения, ибо негры представляли собойполитическую силу и каждый негритянский голос был на учете. Что же до недавнообедневших жителей Атланты, они могли падать на улице от голода — недавноразбогатевшим республиканцам было вес равно.

На волне этой пошлости победоносно плыла и Скарлетт, молодаяжена Ретта, прочно обеспеченная его деньгами, ослепительно хорошенькая в своихкрасивых нарядах. Настали времена, отвечавшие духу Скарлетт, — временаразнузданной, кричащей безвкусицы, пышно разодетых женщин, пышно обставленныхдомов, изобилия драгоценностей, лошадей, еды, виски. Когда Скарлетт — чтослучалось нечасто — задумывалась над этим, она понимала, что ни одна из ееновых знакомых не могла бы называться «леди» по строгим критериям Эллин. Но онауже не раз нарушала принципы Эллин после того далекого дня, когда, стоя вгостиной Тары, решила стать любовницей Ретта, и нельзя сказать, чтобы теперь еечасто мучила из-за этого совесть.

Возможно, эти ее новые друзья и не были, строго говоря, ледии джентльменами, но, как и с новоорлеанскими друзьями Ретта, с ними было таквесело! Намного веселее, чем со смиренными, богобоязненными поклонникамиШекспира — ее прежними друзьями в Атланте. А если не считать краткого медовогомесяца, она ведь так давно не веселилась. И так давно не чувствовала себя вбезопасности. Теперь же, когда она познала это чувство, ей хотелось танцевать,играть, вдоволь есть и пить, одеваться в шелка и атлас, спать на пуховойпостели, сидеть на мягких диванах. И всему этому она отдавала дань. Поощряемаяснисходительностью Ретта, — а он только забавлялся, глядя на нее, —освободившись от запретов, сковывавших ее в юности, освободившись даже отнедавно владевшего ею страха перед бедностью, она позволяла себе роскошь, окоторой давно мечтала, — роскошь поступать так, как хочется, и посылать кчерту всех, кому это не по душе.

Она познала приятное опьянение, какое бывает у того, ктосвоим образом жизни бросает вызов благопристойному обществу, — у игрока,мошенника, авантюриста, — словом, у всех, кто процветает за счет хитростии изворотливости ума. Она говорила и делала что хотела и скоро в своей наглостипереступила все границы.

Она, не задумываясь, дерзила своим новым друзьям —республиканцам и подлипалам, но ни с кем не держалась так грубо или таквызывающе, как с гарнизонными офицерами-янки и их семьями. Из всей разнородноймассы, прихлынувшей в Атланту, она не желала терпеть и принимать у себя лишьвоенных. Она даже всячески изощрялась, чтобы попренебрежительнее обойтись сними. Не одна Мелани не могла забыть, что значил синий мундир. Этот мундир сзолотыми пуговицами всегда воскрешал в памяти Скарлетт страхи, пережитые вовремя осады, ужасы бегства, грабежи и пожары, страшную бедность и невероятнотяжелый труд в Таре. Теперь, став богатой, сознавая, что ей многое позволеноблагодаря дружбе с губернатором и разными влиятельными республиканцами, онамогла вести себя резко и грубо с любым синим мундиром, который встречался на еепути. И она была резка и груба.

Однажды Ретт как бы между прочим заметил, что большинствомужчин, которые приходят к ней в гости, еще совсем недавно носили те же синиемундиры, но она возразила, что янки для нее лишь тогда янки, когда на них синиймундир. Ретт сказал: «Последовательность — редкая драгоценность», — ипожал плечами.

Ненавидя синие мундиры, Скарлетт любила задирать тех, кто ихносил, и получала тем больше удовольствия, чем больше озадачивала своимповедением янки. Офицеры гарнизона и их семьи имели право удивляться, ибо этобыли, как правило, спокойные, воспитанные люди, которые жили одиноко вовраждебном краю, жаждали вернуться к себе на Север и немного стыдились того,что вынуждены поддерживать правление всяких подонков, — словом, это былилюди куда более достойные, чем те, с кем общалась Скарлетт. Жен офицеров,естественно, озадачивало то, что ослепительная миссис Батлер пригрела у себяэту вульгарную рыжую Бриджет Флэгерти, а их всячески оскорбляла.

Впрочем, даже и тем, кого привечала Скарлетт, приходилосьнемало от нее терпеть. Однако они охотно терпели. Для них он, былаолицетворением не только богатства и элегантности, но и старого мира с егостаринными именами, старинными семьями, старинными традициями, — мира, ккоторому они так жаждали приобщиться. Старинные семьи, с которыми они мечталипознакомиться, возможно, и знаться со Скарлетт не желали, но дамы из новойаристократии понятия об этом не имели. Они знали лишь, что отец Скарлетт владелбольшим количеством рабов, ее мать была из саваннских Робийяров, а ее муж —Ретт Батлер из Чарльстона. И этого было для них достаточно. Скарлетт открывалаим путь в старое общество, куда они стремились проникнуть, — общество тех,кто их презирал, не отдавал визитов и сухо раскланивался в церкви. В сущности,Скарлетт не только открывала им путь в общество. Для них, делавших лишь первыешаги из безвестности, она уже была обществом. Дутые аристократки, они не видели— как, кстати, и сама Скарлетт, — что она такая же дутая аристократка. Онимерили ее той меркой, какой она сама мерила себя, и немало от нее терпели,смиряясь с ее высокомерием, ее манерами, ее вспышками раздражения, с еенаглостью и с откровенной, неприкрытой грубостью ее замечаний, если онисовершали оплошность.