Хроника смертельной весны - Юлия Терехова

— С какой стати ты мне приказываешь? — процедила она, надменно подняв бровь. — У тебя такого права нет. Что хочу, то и делаю.

— Да неужели? На твоем месте я б аккуратнее подбирал слова. Не забывай, кто я. Не забывай, чем тебе грозит встреча со мной.

— Да? И чем же она мне грозит? — Катрин почувствовала, что горло ее пересохло, и она кашлянула.

— Тебе об этом известно лучше всех. Уже забыла, как обливалась кровью и слезами? Или твои раны зажили бесследно?

Она медленно стянула с левой руки перчатку, и, не отрывая ненавидящего взгляда от его искореженного лица, сунула ладонь ему под нос: — Хочешь взглянуть?

Он взглянул, и на мгновение Катрин показалось, что угол его перекошенного рта дрогнул в ироничной усмешке: — Тебе смешно?!

— Поверь, нет, — он взял ее руку и погладил большим пальцем чуть заметный розовый шрам: — Действительно, почти зажило. Болит?

— Болит! — она высвободилась рывком. — Болит так, что темно в глазах.

— Вот видишь… — теперь ей уже не казалось — Олег улыбался и от этой его улыбки Катрин прошиб нервный пот — ей стало не просто страшно, а жутко. Все, довольно! Она сунула руку в карман пальто. Он внимательно следил за каждым ее движением. И ни один мускул на его лице не дрогнул, когда ему в грудь уперлось дуло пистолета.

— Ты спросил, забыла ли я, каково быть с тобой. Я ничего не забыла. Кошмары по-прежнему мучают меня ночами. И не только ночами, но и среди бела дня. Поэтому, пора, наконец, убить тебя не понарошку.

— Вот, значит, как…

— Да, вот так! А зачем, ты думал, я пришла сюда?

— Прикончить насильника и душегуба?

— А ты надеялся, что я тебя простила? Да с чего, черт побери, ты это взял? Ты искалечил мне жизнь. Я как сломанная кукла… Я ничего не чувствую. Вот здесь, в груди, так пусто… так холодно.

— Тогда тебе не составит труда выстрелить в меня. Ну, родная, давай.

Она, однако, медлила, не отрывая от него испуганных глаз. Он счел ее страх за колебание: — Стреляй же. Я не собираюсь сопротивляться. Смерть от твоей руки — лучшее, чего я могу ожидать от жизни.

Ее губы задрожали: — Одни слова… одни слова. Я думала… я надеялась, ты изменился.

— И совершенно напрасно. Помнишь, в Москве я сказал тебе, что люди не меняются. Меняется их отношение к жизни, к окружающим и так далее… Короче, внешние факторы. А то, что внутри человека, то, что составляет его суть — остается неизменным. А кто я такой — ты знаешь.

— Знаю лучше, чем кто-то еще.

— Тогда зачем ты явилась сюда? Ты же думала, что я подох.

— Я слышала выстрел! Что еще я должна была думать?

— Только не говори, что ты меня оплакивала.

Катрин шевельнула бледными губами, желая возразить, но он не дал ей шанса:

— Я убийца, насильник и вор — не лучший набор характеристик, чтобы привлечь женщину… уже пострадавшую от моей жестокости. Ты права — незачем мне жить. Убей меня и всем станет проще. Уж тебе — точно.

Внезапно пистолет в ее руке стал невыносимо тяжелым — настолько, что ее запястье чуть опустилось.

— Да стреляй же, наконец! — взорвался он. — Избавь мир от чудовища.

— Зачем ты все это говоришь? — не выдержала она. — Ты можешь быть другим. Я знаю тебя другого.

— Ты о Нантвиче? Не смеши меня! Он просто тебя охмурял. А ты, наивная дурочка, искренне полагала, что сама его охмуряешь. Какой легкой добычей ты оказалась, Катрин!

— Да как ты смеешь?! — она вновь наставила на него пистолет.

— Не стоит медлить. Я сказал однажды — считай, меня уже нет. Все в силе. Убей монстра и положи этому конец.

— И ты разрушил мою жизнь, втоптал меня в грязь, вырезал свои долбанные инициалы на моем теле, чтобы заявить сейчас — убей?!! — разъярилась она.

Он молчал, не сводя с нее обжигающего взгляда. Казалось, он наслаждается каждым моментом, что она рядом — несмотря на смерть, нацеленную ему прямо в сердце. Их глаза встретились, и уже не отрывались друг от друга, соединенные невидимой сияющей нитью. Наконец, он дотронулся до лица Катрин ладонью, оттирая ползущую по ее щеке слезу: — Не плачь. Просто нажми на спусковой крючок.

— Сейчас, — она сглотнула и сильнее сжала пистолет.

Он улыбнулся и положил руку поверх ее и чуть надавил. Этот его жест перепугал Катрин настолько, что она разжала пальцы, и пистолет со стуком упал на пол.

— О господи! — воскликнула она, закрывая лицо руками.

Олег нагнулся, чтобы поднять оружие: — Глупая, ты даже с предохранителя его не сняла, — с этими словами он протянул ей пистолет. — Только у меня дежа вю? Однажды мы это уже проживали…

— За что ты так со мной? — чуть слышно прошептала Катрин.

— Как — так?

— Почему ты надо мной смеешься?

— Я — смеюсь? Мне, знаешь ли, не до смеха. Женщина, которую я люблю, целится в меня, а я не осмеливаюсь ее даже поцеловать.

— Почему? — вырвалось у нее.

— Боюсь получить по физиономии.

— Когда тебя это останавливало? — с горечью спросила она. Рыков кивнул: — Действительно, никогда.

— Тогда почему? — в голосе Катрин прозвучало такое исступленное отчаяние, что он уже не осмелился ерничать, а поднял на нее полные муки глаза:

— Я поклялся. Поклялся, что никогда тебя не увижу.

— Кому поклялся?

— Не имеет значения. Поклялся — и все.

— Да провались она пропадом, твоя клятва! Ты все равно ее уже нарушил! Зачем ты следил за мной, зачем выловил меня из Сены? Кто тебя просил?

— Не тряси головой! Да, выловил. А что, я должен был стоять и смотреть, как ты топишься, идиотка?

— Это я — идиотка?

— Нет, это я идиот! Как я мог дать такую слабину. Ведь я почти тебя забыл.

Катрин оказалась не в силах сдержать саркастических смешок:

— Ха! И поэтому выслеживал меня на мосту? Видимо, чтобы получше забыть. Чтоб уж наверняка?

— Катрин, раз в жизни — прояви благоразумие. Когда-то ты отвергла меня, облив презрением — и была права. Что мне дать тебе, кроме горя и боли? Рядом со мной ты никогда не обретешь покоя.

— Я знаю, — из последних сил сдерживая слезы, прошептала она. — Но если все так, как ты говоришь — то какого черта ты помешал мне сделать то, что я решила? Мой поступок был вполне осознанным, я взрослый человек, и…

— Ты безответственная дура! — рявкнул Олег, но осекся: — Прости.

— Прости? — растерялась она. — Что, черт побери, значит это твое — прости?

Он молчал, прикрыв глаза. Катрин терпеливо ждала. Наконец, она услышала голос, в котором гулко звенела безысходность: