Стамбул. Сказка о трех городах - Беттани Хьюз

неотъемлемой частью жизни. Дочь Сулеймана, на вершине шестого холма (неподалеку от Эдирнекапы) основала красивую мечеть. Для Афифé Нурбанý, матери Мурада III{704}, архитектор Синан в 1580–1589 гг. построил великолепный комплекс Атик-Валиде. Этот комплекс включал в себя мечеть, монастырь, больницу, богадельню, школы, общественную баню, караван-сарай и общественную столовую в районе Ускюдар. Построенная для Нурбану больница, расположенная на берегу Босфора, работает и по сей день. Сегодня в ней – медицинский центр, где царит спокойная, благотворная атмосфера. Сюда забредают беременные кошки – их деликатно выпроваживают или же не обращают на них внимания.

Когда в 1663 г. Турхан Хатиджé-султан заказала строительство фонтана в Бешикташе, она заявила следующее:

«Мечеть наложницы Сафие и поныне украшает берега Золотого Рога. А благодаря Хатидже-султан, самой добродетели, матери Мехмеда-хана, султана всех султанов, порядка верховной власти и всего города, самой безупречности, из этого чистейшего фонтана бесконечным потоком бьет вода – и весь свет сможет утолить свою жажду».

И вот в 1665 г. Турхан Хатидже продолжила начатую Сафие-султан работу – она расчистила бывший еврейский квартал и построила мечеть Йени Валиде. Эта мечеть стала первой императорской мечетью, построенной женщиной. Именно из-за ее стен Турхан Хатидже и наблюдала за жизнью в Костантинийи.

Так что изрядная доля городского планирования в этом османском поселении осуществлялась в гареме Топкапы. Именно там с середины XVI в. и проживали любимицы султана и продолжающая расти женская община. Гаремы (это слово означает «святилище») – порождение традиций и честолюбивых замыслов. В традиционном тюркском обществе корень «h-r-m» обозначал священное место, предназначенное, среди прочего, для защиты верховного правителя. Сначала женщины султана оказались там случайно – просто из-за своего приближенного к властителю положения. В этом искусственном мире обязательным условием стала строгая классификация. У женщин в гареме были разные звания: гедикили-кадын – привилегированные или высокопоставленные, гёзде – «замеченные», т. е. любимые, икбал – оказавшиеся в милости у султана после первой ночи, хасеки-султан – особо любимые султаном. Если у женщины в гареме рождался ребенок, который оказывался самым старшим из выживших сыновей, женщина становилась биринчи-кадын, т. е. «первой леди». Если этот сын наследовал трон, то женщина оказывалась валиде-султан, т. е. матерью султана – а такое положение было чрезвычайно влиятельным. Это была единственная женщина, чью руку целовали стамбульские султаны.

Некоторых гаремных невольниц, которые пользовались наименьшей любовью султана, через девять лет освобождали. Эти девушки, свободные, хорошо воспитанные, пропитанные султанским духом, считались завидными невестами. Если сегодня пройтись по северной части комплекса Топкапы, где в общественном парке бродят семьи с детьми, усталые туристы с рюкзаками и флиртующие парочки, вдоль обращенных к горам стен гарема, в голову приходят мысли о том, насколько ценным было то, что скрывалось за этими стенами.

Когда сгорел дворец Сулеймана Законодателя, его любимая наложница Хюррем[18] переселилась в новое величественное сооружение на вершине древнего византийского акрополя. Афишируя свое приближенное к мужу положение, Хюррем демонстрировала свою власть. Известно, что эти пропитанные запахом кипариса, свежевыкрашенные апартаменты были «изысканными, с молельными залами, банями, садами и другими удобствами»{705}.

В 1574 г. (год вступления Мурада III на престол) султан переместил свою спальню и личные апартаменты в гарем. После завтрака он возвращался к мужчинам, которые помогали ему править империей. Гарем же отныне стал отдельным царством. Помимо всяческих бытовых помещений в нем был свой тронный зал и тюрьма.

Султаны увековечили свое трепетное отношение к своим женщинам и их миру в стихах. Яркое свидетельство тому мы находим в одной из газелей, которую султан Сулейман I посвятил Хюррем:

Престол моего уединения, мое сокровище, любимая, луна моя.

Друг мой сокровенный, смысл моего существования, единственная моя любовь, прекраснейшая из прекрасных, мой султан [главную жену султана называли не султаншей, как именовали ее на западный манер, а султаном]…

Весна моя, красота моя, мой день, моя возлюбленная, мой смеющийся листок,

Моя зелень, моя сладость, моя роза, единственная моя, кто не приносит мне огорчений в этом мире…

Мой Стамбул, мой Караман [столица эмирата Караманидов к северу от Таврских гор], земля моей Анатолии,

Мой Бадахшан [месторождение ляпис-лазури на Шелковом пути], мой Багдад, мой Хорасан [«край, откуда приходит солнце», провинция в Персии]…

Женщина моя с прекрасными локонами, любовь моя с изогнутыми бровями…

Любовь моя, в твоих глазах озорные искорки…

Буду вечно воспевать тебя, я – твой любовник с измученным сердцем,

Твой Мухибби [литературный псевдоним Сулеймана] с полными слез глазами – я счастлив{706}.

Так что самые знатные женщины в городских гаремах обладали некоторой властью. Сначала дипломатические браки имели для османов не меньшее политическое значение, чем для соперничающих с ними исламских держав – династии Сефевидов в Персии и Великих Моголов в Индии. Но со временем османы отказались от них, отдав предпочтение формированию мощного генетического фонда на родине. Ведь именно женщины из гарема стали прародительницами новых династий, новой политической элиты.

Османы не делились могуществом, а плодили различные человеческие таланты только в Стамбуле. Невольницы из городских кварталов султана отныне становились матерями и сестрами монархов. Эти рабы – особенно мальчишки-пажи и придворные дамы – возвысились и превратились в правящую элиту. У большинства из них появились соответствующие замашки, они действовали как стратеги и духовные покровители. В Константинополе, и всегда-то многонациональном, появлялось все больше представителей разных этносов – город стал местом, где удача могла улыбнуться кому угодно{707}.

Глава 56. Сад плодового ассорти

330–1930 гг. н. э.

Я живу в таком месте, которое являет собой наглядную иллюстрацию Вавилонской башни – в Пере говорят на турецком, греческом, еврейском, армянском, арабском, персидском, русском, словенском, валахском, немецком, голландском, французском, английском, итальянском, венгерском… [Обслуга] учит все эти языки сразу, ни один из них не зная настолько, чтобы читать или писать.

Леди Мэри Уортли-Монтегю в письме другу, Константинополь, 1717–1718 гг.{708}

Гавань