Сны инкуба - Лорел Гамильтон

Я вышла на сцену, спотыкаясь, потому что помнила про своюкороткую юбку и отсутствие чего-либо под ней, и вышла на сцену очень по-дамски.Беда в том, что сцена-то высоко, и я споткнулась, а он меня подхватил и бросилна меня взгляд. Этот взгляд был для меня последним убежищем, в нем читалось:если ты не можешь, я не буду приставать. Он бы так и сделал, но я знала: еслине я, так это будет другая. Честно говоря, я не знала, каково мне было бысмотреть, как его лапают, или как он лапает другую женщину. И тот факт, что ясчитала меньшим злом, если прямо на сцене буду виснуть на нем я, а не другая,ясно говорил о том, что мои моральные приоритеты сильно пошатнулись.

На сцену вынесли стул, я его только сейчас заметила. Деньгиисчезли из-под завязки стрингов — наверное, он их переложил в кучу на краюсцены. Этого я тоже не видела, то есть я пропустила что-то на сцене, когдакормилась от публики.

Натэниел подвёл меня к стулу и посадил взмахом руки. Яподняла на него глаза, понимая, что взглянула подозрительно. Мой взгляд ясноговорил: что ты собираешься со мной делать?

Он засмеялся, и это был открытый, от души, смех, от котороголицо его стало моложе, как-то невиннее — за отсутствием лучшего слова. Я оченьценила этот смех, потому что слышала его нечасто. Если от вида меня, сидящейвот так на сцене, ему настолько хорошо, так, значит, все не так плохо.

Он положил руки на спинку стула по обе стороны от моих плеч,придвинул ко мне лицо. Я увидела его подведённые глаза и поняла, что краскаесть и на ресницах — немного, но для его глаз и не надо много, чтобы они изкрасивых стали потрясающими.

— Тебе не позволено прикасаться ко мне, а мне разрешёнлишь ограниченный контакт с тобой, но руки ты должна почти все время держать настуле.

Едва заметно мелькнула улыбка у него на губах — та улыбка,искорки которой блеснули в глазах и погасли.

Не знаю, что я на это сказала бы, но тут музыка заигралагромче — а может, только началась, и Натэниел начал танец. Он был зрелищнымоттуда, с края сцены, но когда Натэниел был так близко, он стал… неудобен.Неважно, что я сплю с ним почти каждую ночь, что я его не раз и не два виделаголым. Важно только, что все это на людях, и я не знала, что делать.

Сначала он стал извиваться надо мной, все ещё держа руки наспинке стула. Грудь его была так близко к моему лицу, что труднее было некоснуться его губами, чем коснуться. Я видала уже, как он владеет своим телом,но никогда не видела такого. Как будто каждый мускул от плеч до паха двигалсянезависимо, и Натэниел использовал их все. Это было потрясающе, и будь мы одни,я бы ему это сказала, но сейчас я только краснела.

Он сел мне на колени, широко расставив ноги, руки все ещё наспинке стула. Если бы он просто сидел, я бы ещё с этим смирилась, но егодвижения не останавливались на уровне бёдер, он весь извивался в танце, и то,что было видно публике, не оставляло сомнений в смысле этой пантомимы.

У меня лицо горело, хоть спички зажигай.

Он наклонился ко мне и шепнул мне в волосы, за которыми япрятала лицо:

— Я прекращу и выберу кого-нибудь из публики, если этодля тебя слишком.

Я подняла глаза:

— Кого-нибудь из публики?

— Представление то же самое, — шепнул он, —кто бы ни был на сцене.

Улыбка ушла из его глаз. Он снова стал серьёзным. Это яубила улыбку у него на лице, или моё смущение. О Господи!

Я тронула его за лицо, взяла ладонями за щеки. Заглянула вэти вдруг посерьёзневшие глаза, а вокруг нас билась и гудела музыка. И публикаперестала для меня в этот миг существовать. Ничего не было, кроме его лица имоего решения. Я забыла обо всех, забыла, что мне полагается смущаться, забылаобо всем, кроме одного: я хочу, чтобы он снова улыбался.

— Нет, не выбирай другую. Я постараюсь. Оченьпостараюсь.

Он полыхнул на меня улыбкой, которую я только недавно у негосмогла увидеть, потом упал передо мной на колени. Его руки слегка касались моихколен, он стал разводить мне ноги, но при этом танцевал под звучащую музыкудаже стоя на коленях, и увидел проблему раньше, чем публика.

Вдвинув своё тело между моих коленей, он наклонился и тихосказал:

— На тебе ничего не надето.

Я не смогла сдержать улыбку при виде почти смущённогоудивления у него на лице. Приятно знать, что и Натэниела можно смутить.

— Ага.

Он снова засмеялся, выпрямился и снова положил руки наспинку стула. Потом дёрнулся телом ко мне, не прикасаясь, но для публики этодолжно было выглядеть серьёзнее, потому что зрители завыли и заорали, бросая насцену деньги.

Он не столько упал на меня, сколько сполз по мне с тойтекучей грацией, которой обладают оборотни, когда захотят. В конце концов онткнулся лицом мне в колени, в натянутую ткань юбки, закрывая меня от публики.Юбка же задралась настолько, что каждый мог увидеть на мне кружевные чулки.Руки Натэниела полезли по ним вверх — от сапог, по коленям, к бёдрам, к краямчулок.

Пальцы его играли выше кружева, по голой коже бёдер. Головуон повернул так, чтобы губы его оказались рядом с обнажённой ляжкой, и онпоцеловал её внутреннюю поверхность. От этого прикосновения я содрогнулась и совздохом закрыла глаза.

Он приподнялся, свёл руками мои колени, так что теперь,когда его тело сдвинулось, я уже не светила ничем. Он зашёл мне за спину,танцуя, и вдруг его волосы упали мне на лицо, на грудь, на все тело рыжеватымводопадом. И я утонула в ванильном аромате волос.

Он закружился вокруг, касаясь меня только волосами, потомвзял меня за руку, сильно и быстро вздёрнул со стула, прижав к себе. Какдвижение в танце, только более резкое, если хочешь, чтобы твоя партнёршаосталась на ногах. Не подхвати он меня, я могла бы упасть, но он был на месте,и мои руки упёрлись в его тело — я ничего не могла поделать. Я простоухватилась за руку его и за грудь, но при виде этого зрелища дождь купюр изпублики усилился, и громче раздался вопль столпившихся у сцены женщин.

Вторая рука Натэниела ухватилась за мою юбку сзади иодёрнула её. У публики создалось впечатление, что он задрал мне юбку, хотя былокак раз наоборот. Но впечатление зрительницам понравилось.

Музыка изменилась, стала медленнее, и вдруг оказалось, чтомы с ним танцуем. Это был почти вальс. Натэниел сделал по сцене три быстрыхкруга, и мы вернулись к стулу. Оторвав меня за руку от своего тела, Натэниелпоставил меня к стулу лицом, положил мои руки на закруглённую спинку, а самвстал вплотную ко мне. Настолько вплотную, что я ощущала через юбку тугоеприжатие.

— Было бы проще, если бы на тебе было бельё, — шепнулон.

Я хотела повернуться и спросить, что было бы проще, но оннакрыл мои руки своими, прижал их к закруглению стула, и вдруг стал прижиматьсясвоей твёрдостью к моему заду.