Сны инкуба - Лорел Гамильтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо за комплимент, хотя я вижу, как тебяотделала.
— Отчего ты просто не снял штаны и не трахнулеё? — спросил Грэхем, и на лице его боль читалась явственнее, чем на любомиз наших.
— Я ей сказал снять щиты, и она сняла. Она повериламне, не понимая, на что способна моя сила.
— Ты сказал, что это — вожделение, — произнесла яголосом, куда ленивее обычного, почти что сонным.
— Да, но это не соблазн, которым владеют Ашер иЖан-Клод. А просто — вожделение.
— По ощущению — как несколько часов хорошей любовнойпрелюдии в один миг. И это было чудесно.
— Но чистая физиология, участвует только тело. Мой дарне может тронуть разума — только плоть.
— И что тут плохого? — спросил Грэхем.
— Если тело женщины отвечает моей силе, а разум — нет,это, на мой взгляд, немногим лучше изнасилования, а подобные вещи меня непривлекают. — Он вздохнул. — Анита не хотела со мной совокупляться, иясно дала это понять. Она мне давала сегодня ночью кровь, но остаток ей надобыло сохранить для себя. Я надеялся, что можно будет остановиться раньше, но тыпродолжала требовать. Ardeur не успокоился, как я ожидал.
— Я это чувствовал, — сказал Грэхем. —Потрясающе было, как то, что ты мне сделала раньше, только сильнее. И ещё ячувствовал, что лишь коснись я тебя, стало бы ещё сильнее.
— Да, сильнее, — подтвердил Реквием.
— Что может быть сильнее оргазма?
Он посмотрел на меня, я на него, но никто из нас не смотрелна Грэхема.
— Я знал, блин, — сказал Грэхем. — Знал, нафиг.
— Я подчинился желанию Аниты. Мы не совокупились, мыспасли её слугу-вампира, и ardeur был утолён.
Я посмотрела на него, сидящего на полу. Он все ещё выгляделэлегантно, но неряшливо, как потрёпанный повеса. Если бы он тогда расстегнулштаны и совершил соединение, я бы не сказала «нет», потому что, честно говоря,подумала бы, что только так можно спасти Дамиана. Может быть, я слишкомамериканка, и для меня только совокупление означает секс. Но, какова бы ни былапричина, Реквием повёл себя так, как мало кто из мужчин был бы способен. И темзаработал кучу очков в свою пользу. Будь у меня с собой золотая звезда, я быприколола её ему на грудь.
За неимением таковой я сделала другое. Я поцеловала его вщеку и сказала:
— Спасибо.
Грэхем припарковался во втором ряду перед «Запретнымплодом», нарушая правила, и сказал, что переставит машину потом. Я невозражала, из чего можно сделать вывод, как я себя чувствовала. Лучше, конечно,но я кучу энергии скормила Дамиану, и, видно, слишком мало себе оставила.Обретший новые возможности ardeur мне ещё изучать и изучать.
Реквием предложил мне руку, чтобы выйти из машины, и я еёприняла. Все тело ломило и саднило в некоторых местах более чем заметно, апоскольку Реквием помог мне прийти в это состояние, справедливо, если онпоможет мне выйти из джипа. Тем более что я не могла выпрыгнуть из машины, какобычно. На мне не было белья, и одной из величайших целей в жизни на сегодня уменя стало: больше не светить без необходимости.
Клей — новый блондин-вервольф — стоял у дверей, болтая скакими-то тремя женщинами. Какой-то мужик в пальто и шляпе проскользнул в клубза его спиной — Клей не заметил. Слишком был занят разглядыванием груди рыжей.
Но нас заметил как раз вовремя, чтобы затолкнуть эту троицув клуб раньше, чем мы подошли, и встал, взявшись правой рукой за запястьелевой, будто всю ночь так простоял. Однако физиономия у него была — мальчишкупоймали, когда он засунул лапу в банку с печеньем.
Реквием тоже шёл по ступеням как-то неловко, и это наводилона мысль, что вампир он там или нет, а потёртости могут быть и у него тоже.Когда мы поравнялись с Клеем, я остановилась, чтобы бросить на ходу:
— Смотри, Клей, если эти девки несовершеннолетние…
Для него это было неожиданно — то ли сама мысль на эту тему,то ли что я их заметила.
— Им больше двадцати одного.
— Ты проверил документы?
Он неловко поёжился:
— Ну, Марла сказала, что её подруга забыла права дома.А Марлу я знаю.
Я покачала головой:
— Я бы на твоём месте надеялась, что эту подругу тамвнутри поймают.
Опираясь на руку Реквиема, я миновала озадаченноговервольфа.
Был час ночи, но когда Реквием открыл дверь, гул множестваголосов, веселящихся в тесном помещении, завихрился вокруг нас. Внутри быложарко, и не от отопления — из-за большого количества тел в малом объёме. Я невидела, есть ли ещё на сцене Натэниел, потому что мне перекрывала обзор шеренгаохранников в чёрных рубашках.
Базз как раз вёл объяснения с той троицей.
— Без документа она сюда не войдёт.
— Но Клей нам сказал, что все будет нормально, —возразила рыжая, и я предположила, что это Марла и есть.
— Марла, — ответил ей Базз, — ты же знаешьправила? Исключений не делают даже для постоянных клиентов.
Человек, вошедший перед нами, стоял сейчас перед двумяохранниками таких размеров, каких я в жизни не видела. Один — светлый, какКлей, а другой — очень, очень тёмный, по-африкански тёмный. Оба выше шестифутов, ширина плеч — больше моего роста. Рядом с ними Базз казался субтильным, иу меня мелькнула мысль: где это их носило, когда тут Примо мебель крушил?
— Вам сюда входить нельзя, — сказал темноволосый.
— Я имею право видеть собственного сына!
— Я вам сказал, Марлоу сегодня не танцует. Он позвонил,что заболел.
Марлоу — это был сценический псевдоним Грегори, и толькоодин биологический объект мог назвать себя его отцом. Человек, который ихнасиловал в детстве, сдавал в аренду другим педофилам и даже порнофильмы с нимиснимал. Я знала, что он в городе, но у нас был судебный ордер против него.Точнее, у Грегори и Стивена.
Потрепав Реквиема по руке, я сказала:
— Извини, я на минутку.
Я направилась к здоровенным охранникам, и Базз тут же,передав трех дам кому-то другому, пошёл за мной. Будто боялся, как бы я неустроила скандал.
— Простите, — спросила я, — вы Энтони Дитрих?
Он повернулся, потом опустил взгляд, будто ожидал, что явыше.
— А кто спрашивает?
Самое жуткое, что у него были их глаза. Эти прекрасныевасильковые глаза, выглядывающие из стариковских морщин. Роста в нем было почтишесть футов, лицо плоское и суровое, не тонкое, как у мальчиков. Знакомые глазана чужом лице.
Эти глаза потрясли меня, и я молча таращилась на нихсекунду, а заговорил Базз.