Дневник историка (2015–2018) - Валентин Валентинович Шелохаев

11 июня

Вчера обсуждали с Кириллом кое-какие идеи будущей статьи «Кризис империи как историографическая проблема» для журнала «Российская история».

Многообразие коннотаций понятия «кризис» в историографическом пространстве обусловлено множественностью его интерпретаций сторонниками и последователями различных идеологических «школ» и «школок» в отечественной и зарубежной историографии. В подавляющем большинстве случаев данное понятие используется для характеристики некоего переходного состояния от «плохого» к «худшему». Согласно данной векторной трактовке кризис приводит к непредсказуемым катастрофическим переменам. Однако есть и другая интерпретация этого понятия, суть которой сводится к тому, что кризисы представляют объективно необходимый в развитии природы и общества «стадиальный компонент», фиксирующий и отражающий их переходное состояние в новое качество. В этом смысле суть политической и социальной инженерии состоит в том, чтобы вовремя «уловить» «кризисные сигналы» и попытаться перевести их в эволюционное русло. Если же инструментарий этой инженерии несовершенен, то кризис приобретает «взрывной» и непредсказуемый характер. Иными словами, от качества настройки политического и социального «сейсмографа» зависит перевод объективно назревшего кризиса либо в мирное эволюционное, либо во взрывное революционное русло. По сути, исследователи политических и социальных процессов должны выступить в роли экспертов объективных и субъективных способностей и возможностей власти и общества дать своевременный диагноз логике и тенденций исторического развития страны в соответствующий отрезок времени.

Если попытаться в данной логике понимания «кризиса» рассматривать процессы в пореформенной России, то можно констатировать, что после поражения в Крымской войне интеллектуальная элита в широком понимании этого слова, учитывая опыт европейских революций, взяла на себя инициативу разработки и осуществления комплекса реформ, которые помогли бы избежать подобного варианта развития событий. История подготовки и реализации Великих реформ 1860-х – 1870-х гг. самым подробным образом описана в отечественной и зарубежной историографии. Констатируя этот непреложный историографический факт, сделаем акцент на следующем важном для нас историографическом выводе о том, что Великие реформы не были системными. Самое главное – они не затронули традиционную политическую систему самодержавного режима, которая, по сути, и играла основную провокативную роль в возникновении и последующей раскрутке системного политического и социального кризиса в России на всем протяжении ее пореформенного развития.

Более того, отказ Александра III от конституционного проекта Лориса-Меликова вызвал цепную реакцию относительно корректировки ряда прежних преобразований, что, естественно, не могло не усугубить положение в стране. С одной стороны, мирный внешнеполитический курс нового царя создавал благоприятные условия для внутреннего развития страны, а с другой – это развитие в разных сферах и на разных уровнях продолжало оставаться асинхронным. Все более сильная включенность России в мировую экономическую систему стимулировала ее экономический рост, который, как это ни парадоксально звучит, способствовал выявлению целого комплекса причин отрицательного характера. Разумеется, речь идет не только о наличии сохраняющихся диспропорций между отраслями экономики, а прежде всего об объективных и субъективных условиях, обеспечивающих ее динамичное развитие.

Естественно, власть не была безучастна к проблемам экономического развития страны (денежная реформа 1897 г., железнодорожное строительство, развитие банковской и ипотечной системы, акционерное законодательство, иностранные займы). Разумеется, такие меры были важны и позитивны, однако они еще в большей степени высвечивали фундаментальные проблемы, решение которых и должно было обеспечивать не только количественный рост, но и качественные сдвиги в экономическом развитии страны как целого. Короче, российская экономика была той базовой сферой, которая стала «высвечивать» и «сигналить» о накопившихся проблемах и в других областях жизнедеятельности и жизнеобеспечения. Более того, мировой экономический кризис начала ХХ века не мог не отразиться на российской экономике, которая в большей или меньшей степени становилась частью мировой экономической системы. Экономический кризис с предельной очевидностью продемонстрировал наличие в российской экономике отраслевых диспропорций, негативных явлений в области ее финансирования и кредитования, в организации производства и подготовке научно-технических и управленческих кадров, взаимоотношений предпринимательского класса как с правительством, так и с наемными рабочими и служащими.

В отечественной и зарубежной историографии раскрыта природа и масштабы кризисных явлений в пореформенный период в аграрно-крестьянском секторе. Инициируемая сверху аграрно-крестьянская реформа по своим замыслу, формам и методам реализации была, с одной стороны, нацелена на сохранение социальной основы самодержавного политического режима (поместного дворянства), а с другой – направлена на смягчение противоречий между помещиками и крестьянами. К сожалению, подавляющее большинство населения страны (основная масса бывшего крепостного крестьянства) осталось опутанным старыми крепостническими и полукрепостническими пережитками. Сохранилась система прежних сословных перегородок и разного рода «экономических удавок» для всей крестьянской жизни.

Что касается других Великих реформ 1860-х –1870-х гг., то они, с одной стороны, оказались локализованными как территориальными, так и временными рамками, а с другой (и это главное) – их идейные вдохновители и разработчики преследовали ту же исходную цель – упрочение социальной основы самодержавного политического режима. Напомним, что в правительственных кругах на протяжении полувека шла дискуссия о месте и роли органов местного самоуправления в общей структуре самодержавной политической системы. Более того, Александром III в 1892 г. был инициирован ряд корректирующих мер, направленных на ограничение функций местного самоуправления. Ряд ограничительных мер был принят и в отношении реформированного суда и самого судебного производства.

Система корректирующих ограничений была реализована в области социальных (ограничительные меры выхода из общины) и национальных отношений (попытки унификации законодательства, ограничительные и запретительные меры против еврейского населения).

Отсутствие определенных и четких представлений у правящего режима о путях и перспективах России в новых исторических условиях на всем протяжении пореформенного периода стимулировало интерес к ним со стороны интеллектуального инициативного меньшинства, активно включившегося в разработку альтернативных вариантов развития страны. Если учесть, что в пореформенный период интеллектуальная среда в России еще более дифференцировалась, а былые кружки и салоны трансформировались в идейно-политические направления общественной мысли, а затем и общественного движения, то понятен и накал идейно-политической борьбы вокруг проблем будущего развития страны. В пореформенный период общественная мысль и общественное движение стали важнейшими факторами как идейно-политического дискурса, так и практических действий, оказывающих самое непосредственное влияние как на власть, так и на общество. По сути, в центре тех и других было, с одной стороны, осознание логики и результатов всего пореформенного периода, а с другой – поиски альтернативных выходов из осознанной теми и другими кризисной ситуации. Не случайно одновременно в недрах правительственных и общественных кругов активизировались интеллектуальные поиски вывода страны из кризисной ситуации.

О включенности интеллектуального потенциала в правительственных сферах свидетельствует создание целого ряда специальных совещаний по самым актуальным проблемам (разработка законодательства и структурных преобразований в области экономики и финансов, в аграрном секторе, национальной и конфессиональной сфере, в сфере социальных отношений, местном самоуправлении, цензуре). Логика правительственных