Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак

было смысла вступать в контакт и налаживать отношения: «На Асю я накричал и окончательно поссорился снова с Бугаевым. Это двуглавая кошка Борася, которой хочется крикнуть брысь»[1310].

Способствовало разрыву отношений и еще одно важное обстоятельство, на которое Белый указал в «Материале в биографии» чуть раньше, чем рассказал о ссоре. Белый признавался, что Метнер его очень раздражал и что это раздражение было прямо пропорционально его растущей страсти к Наташе Поццо[1311].

<…> с Наташей он явно дружит; и во мне поднимается смутная ревность к Метнеру (много лет спустя, уже в Берлине, в 1923 году, Наташа, отрицая свою вину, т. е. кокетство со мной, мне призналась, что в ту пору она любила Метнера, — стало быть: моя ревность имела почву) <…> (МБ. С. 191)[1312], —

анализировал Белый свои чувства конца 1914-го. В 1915‐м эти сначала «смутные» чувства достигли апогея и характеризовались Белым как «припадки ревности»:

<…> отношения к Наташе, принявшие форму болезненного эротизма, меня удручали (примешивались припадки ревности к Метнеру) <…> (МБ. С. 205)[1313].

Безусловно, апрельская ссора с Метнером Белому не привиделась: после нее прекратились их встречи и переписка. Однако Метнер, видимо, в тот момент еще не считал, что отношения загублены безвозвратно. Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, стала книга «Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности».

Я подрывал только умственный авторитет Штейнера и продолжаю думать, что он один из бездарнейших людей, если не считать оккультизма и чисто внешних способностей (памяти, некоторого красноречия и т. п.). Андрей же Белый сделал попытку морально пристукнуть меня. <…> Одно знаю: по-христиански я могу м. б. Андрею Белому простить, но в этой жизни никогда, сколько бы он не искал меня, не обменяюсь с ним ни единым словом, —

заявлял он в письме Наташе Тургеневой от 16 апреля 1917 года[1314].

Белый же, напротив, отказывался признать свой «ответ Эмилию Метнеру» оскорбительным, утверждая, что это лишь реплика в полемике. Сотрясший в 1917 году литературную общественность скандал, последовавший за выходом его книги[1315], Белый считал происками философа И. А. Ильина, воспользовавшегося книгой как поводом «проявить свою инстинктивную ненависть» (МДР. С. 280) к нему:

Мне потом объясняли: Ильин вычитал в книге моей против Метнера гадкие инсинуации, де порочившие честь его друга; вернее, не вычитал, а вчитал в нее свою гадость; мне и тогда было ясно, что передо мной душевнобольной (МДР. С. 280).

Причины окончательного разрыва Белого с Метнером выглядят гораздо менее внятными и убедительными, чем причины разрыва Метнера с Белым. Белый, по сути, порвал со «старинным другом» из‐за Наташи (ревность к Метнеру), из‐за Аси, будто бы оскорбленной Метнером (заступился за нее), и из‐за различных оценок политики издательства «Мусагет». Думается, что вскоре абсурдность произошедшего стала Белому ясна.

* * *

Уже в период эмиграции (1921–1923) причины, побудившие Белого разорвать с Метнером, по большей части потеряли актуальность. Дорнахская страсть к Наташе Тургеневой, а вместе с ней и ревность к Метнеру развеялись без остатка. Ася бросила Белого, нанеся страшный удар его чувствам и самолюбию: в его заступничестве она больше не нуждалась. Книга «Рудольф Штейнер в мировоззрении современности» благополучно вышла в издательстве «Духовное знание». Осталось лишь желание довести до конца прерванный скандалом разговор с Метнером о политике «Мусагета», но к тому времени и сам «Мусагет» стал историческим прошлым.

В 1922 году Белый пишет для литературного ежемесячника «Эпопея» «Воспоминания о Блоке» (1922. №№ 1–3; 1923. № 4), в которых немало места уделяет Метнеру. Белый упоминает и про свои обиды («со мной „Мусагет“ поступил негуманно»[1316]), и про болезненные идеологические разногласия («я увлечение Фрейдом Э. К. не прощу никогда»[1317]), но акцент делает на положительной роли Метнера в своей жизни («Но конкретнее всех повлиял на меня Э. К. Метнер»[1318]; «он — друг в устремлениях наших. В нем — что-то эсотерическое по отношению к пошлости „века сего“»[1319]; «по времени первый он благожелательный критик мой; в „Симфонии“ видел он подлинное искание музыкального лейтмотива эпохи»[1320] и т. п.).

Осенью 1922-го, после «Воспоминаний о Блоке», Белый переключается на «Материал к биографии», где заслуги Метнера упоминаются, но подчеркиваются идеологические разногласия и ссоры, доказательство своей правоты и тотальной метнеровской вины в конфликте. Однако «Материал к биографии» для публикации не предназначался — в отличие от «Воспоминаний о Блоке» и от стихотворения «Старинный друг», которое Белый тогда же, в Берлине, радикально переделывает для сборника, выпущенного в «Издательстве З. И. Гржебина» в 1923 году[1321].

Напомним, что стихотворение было опубликовано в 1904 году в сборнике «Золото в лазури»[1322], а затем многократно переделывалось[1323]. И в варианте «Золота в лазури» (1904), и в «гржебинском» варианте (1923)[1324] пафос и сюжет стихотворения (а точнее — стихотворного цикла) остаются неизменными: после долгой разлуки совершается счастливое воссоединение старых друзей (за гробом, в вечности). Однако в «гржебинской» редакции, как кажется, мотив объединяющего прошлого, которое и делает неизбежным возвращение дружбы, усилен. Об этом, в частности, свидетельствует назойливое повторение мысли о том, что все осталось «по-прежнему» в строфе, добавленной Белым в «гржебинскую» редакцию:

Мы — прежние. Мы вот, на прежнем пире…

По-прежнему: нам небо в души днеет;

По-прежнему: овеивает миром,

И — бледно, бледно, бледно бирюзеет[1325].

Скорее всего, Белый надеялся на то, что стихотворение в новой редакции будет прочитано Метнером и, возможно, воспринято как напоминание о светлом прошлом и как сигнал к примирению.

В конце того же 1922 года, вслед за «Материалом к биографии» и после подготовки «гржебинского» издания «Стихотворений», Белый приступил к переработке «Воспоминаний о Блоке» в мемуары «Начало века»[1326]. Главу, посвященную Метнеру, в «берлинской» редакции «Начала века» (1923) иначе как панегирической назвать трудно. Белый включил в нее все то положительное, что говорилось о Метнере в «Воспоминаниях о Блоке», и добавил новые похвалы: «Явление Метнера было ярчайшим духовным подарком»; «Моя память о наших беседах, тогдашнего времени, напоминает мне пиршества <…>»; «Общение с Метнером озолотило мне горькие дни»[1327] и т. п.

Дважды Белый в «берлинской» редакции мемуаров дал объяснения случившемуся разрыву. Одно объяснение можно условно назвать «музыкальным», другое — «поэтическим».

«Музыкальная» интерпретация оказывается, по Белому, связана с тончайшим музыкальным слухом Метнера:

<…> он был замечательным дирижером, но только в другом вовсе смысле, естественно дирижируя интересами, жившими в душах людей, в них