Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - Борис Кипнис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На самом деле этот пламенный патриот в марте вернулся на родину, возглавил повстанцев и 24 марта (старый стиль) 1794 г. разбил при Рацлавицах отряд генерала Тормасова. Эта искра вызвала пожар: через десять дней восстала Варшава. Был Великий четверг, ночь с 6 на 7 апреля, войска, находившиеся на богослужении без оружия, подверглись внезапному нападению. Из семитысячного гарнизона более половины было убито либо пленено, захвачены и посажены в тюрьму жены и члены семей русских офицеров. Сам Игельстром с несколькими батальонами пробился из города и ушел под защиту наших войск.
Увы, эти роковые события не повысили бдительность русского начальства, и 11 апреля (старый стиль) произошло восстание в столице Литвы – в Вильнюсе. Начальник гарнизона генерал-майор Н. Д. Арсеньев был на балу, где его и арестовали повстанцы. Гарнизон сумел с боем вырваться из охваченного мятежом города. Вся Литва и Курляндия поднялись. Теперь, в конце апреля, когда императрица получила полную информацию о размерах патриотического взрыва в Польше, она начала активно действовать: 20 апреля (старый стиль) положение дел рассматривалось в Совете при Высочайшем дворе, и решено было двинуть войска в Великое княжество Литовское, а оттуда и в Польшу, одновременно призвать прусского короля действовать к западу от Вислы, а австрийцев пригласить выступить из Галиции на юг Польши.
Между тем с русской правобережной Украины и отчасти из Белоруссии стали приходить вести, что польские офицеры, которые в 1793 г. были зачислены на русскую службу, покидают свои части и массово возвращаются на родину, часть солдат следует их примеру. Количество перебежчиков быстро приблизилось к 4 тысячам человек. Императрица немедленно повелела расформировать и разоружить такие бывшие польские полки и бригады.
Именно тогда, 24 апреля, направила она Суворову свой Указ о расформировании бывших польских войск числом около 15 тысяч человек, стоявших в Брацлавской губернии. Таким образом, полководец попадал в подчинение к Румянцеву:
«Вступая паки под высокое предводительство Вашего Сиятельства, поручаю себя продолжению Вашей древней милости и пребуду до конца дней моих с глубочайшим почтением…»[1313]
Задача полководцу была поставлена следующая:
«…в случае оказания малейшего с их стороны[1314] вида к ослушанию или к побегам, не только не делать послабления, но тотчас с виновными поступать по строгости законов, а подозрительных под надежным присмотром препровождать на левый берег Днепра, наипаче же офицеров, в таковых подозрениях оказывающихся, особо отсылать во внутренние губернии[1315]…»[1316]
Конечно, это было более живое дело, чем строительство пограничных крепостей, но Румянцев командовал с 25 апреля войсками, расположенными на границе Речи Посполитой и Турции, и только. Однако и этому Суворов отдался со всей страстностью деятельной натуры.
Уже 7 мая доносит он Зубову о подготовке своих войск к выступлению в Брацлавскую губернию, хотя рескрипта императрицы он пока что не получил[1317]. Через 12 дней, 19 мая, полководец рапортует престарелому фельдмаршалу[1318] из Очакова:
«Я сего числа отправляюсь к Балте, куда по прибытии войск приступлю к выполнению Высочайшей воли относительно расформирования войск бывших польских, поступивших в российскую службу, находящихся в Брацлавской губернии…»[1319]
24 мая из Балты герой наш пишет И. П. Салтыкову, что 26 мая он приступит к расформированию, а 26 мая рапортует Румянцеву, что выступил в поход[1320]. Через неделю, 4 июня, в дружеском письме де Рибасу он пишет:
«Мы предупредили их несколькими днями или, скорее, сутками я вам еще не отвечаю за окончание, которое должно последовать через неделю…»[1321]
Прошло девять дней, акция еще не доведена до конца, а Суворов уже тяготится ею и начинает проситься на театр военных действий:
«…Ныне обращаюсь я в ту ж томную праздность, в которой невинно после Измаила.
Сиятельнейший Граф! Изведите меня из оной.
Мог бы я препособить окончанию дел в Польше и поспеть к строению крепостей…»[1322]
Последнее примечание относится к тому, что государыня своим рескриптом от 16 мая и Румянцева удостоверила, что за Суворовым сохраняется поручение строить крепости на турецкой границе[1323]. Неудивительно, что письмо, отправленное де Рибасу на следующий день, исполнено сдержанно негодующих предположений о братьях Зубовых и о своей незавидной будущности:
«Вы усмотрите личности: Граф Валериан Зубов – непосредственный Ахилл пьесы. Впрочем я отважился напомянуть о своем ничтожном существовании Графу Петру Александровичу Румянцеву-Задунайскому, но без надежды. Князь Репнин – главнокомандующий войсками в Польше и Литве, а я осужден быть вожатым гения[1324]. Зато Граф Валериан Зубов имеет более успехов с каким-нибудь Дерфельдоном[1325], чем со мною, и, естественно, что для лица выгоднее не спешить с окончанием дела, что совершенно противоречит моему образу действий»[1326].
Насколько были основательны его предположения относительно роли, предназначенной графу В. А. Зубову, младшему брату фаворита, сказать трудно, но в следующем письме к де Рибасу чувствуется, что Суворов рад был узнать о неприятностях братьев Зубовых, но ему тяжело от своего бездействия: