Неприкасаемый - Сэм Мариано

может быть заперта, но я удивлена, когда она легко отпирается и открывается. Не должно быть так легко проникнуть в его убежище, когда он во многих отношениях так хорошо охраняется.

Я не должна быть здесь, когда его нет дома, когда он не пригласил меня, но, глядя на его кровать, я не могу не думать о том, когда я спала здесь с ним и скучала по ней. Поскольку его здесь нет, чтобы засвидетельствовать это, я забираюсь на его неубранную кровать и заползаю под одеяло, натягивая его на себя. Его кровать пахнет им. Я закрываю глаза и вдыхаю его, воспоминания о его руках вокруг меня шевелятся. Его губы на моей коже.

Боже, я надеюсь, что он никого больше не приводил в эту постель после меня. Мое сердце сжимается при этой мысли, хотя я знаю, что теперь он может и не сделает ничего плохого. Поскольку он пошел к Эрике, когда мы были на грани отношений, наверное, неразумно думать, что он ни с кем не спал теперь, когда он снова полностью одинок.

Я расслабляюсь в постели Картера еще несколько минут, думая о нем, затем вытаскиваю себя из постели и брожу по комнате. Я не хочу вторгаться в его частную жизнь, откровенно вынюхивая, копаясь в ящиках или чем-то еще, но я смотрю на поверхности, чтобы увидеть, что он упустил, не охраняя. Его книга по истории лежит на столе. Там есть маленькая настольная лампа и несколько разбросанных папок и блокнотов. Его школьные вещи.

Я вижу бумажку, которая торчит боком и торчит из его учебника по истории, и не могу удержаться, чтобы не открыть ее, чтобы посмотреть, что это такое. Наверное, просто заметки, ничего интересного.

Но когда я его открываю, это не заметки. Это один из его набросков. А это мой набросок. На снимке я сижу за своим столом, опершись локтем на поверхность, подперев лицо ладонью, и смотрю в окно. У него явно есть какие-то навыки, потому что это просто набросок, размазанный по листу бумаги, но, глядя на него, я чувствую желание девушки оказаться где-то в другом месте. Может быть, это потому, что я знаю, что это я, но я так не думаю. Я думаю, что он действительно захватил меня и записал на бумаге. Это потрясающе.

Хотела бы я сказать ему, что это потрясающе, но тогда он подумает, что я шныряю по его комнате. Поскольку я не могу сохранить набросок, я вытаскиваю телефон из кармана джинсов и делаю его снимок. Сунув телефон обратно в карман, я прячу набросок между страницами и закрываю тяжелую книгу по истории.

Нет смысла оглядываться на другие вещи, о которых я не могу спросить. Я бы предпочла исследовать его комнату, пока он на кровати наблюдает за мной, а не одна, чувствуя, что я вторгаюсь.

Вместо этого я спускаюсь вниз. Его мама сказала мне раньше, что Хлоя ляжет спать задолго до того, как они вернутся домой, так что я пользуюсь тишиной, чтобы собрать свои школьные вещи и немного заняться учебой. На самом деле много учится. Я учусь, учусь и учусь, пока слова не перестают иметь смысл, и я не могу перестать зевать. Я плохо спала прошлой ночью, а сегодня проснулась раньше будильника, так что я измотана.

Решив сделать небольшой перерыв в учебе, я делаю отметку на странице и оставляю учебные материалы на журнальном столике, затем ложусь на диван, подтянув под голову одну из декоративных подушек.

Мне нужно всего пять минут, чтобы глаза отдохнули, а потом я вернусь к учебе.

45

Мои пять минут, должно быть, немного затянулись, потому что следующее, что я помню, это то, что меня разбудила чья-то рука, обнимающая мое лицо. Мои тяжелые веки распахиваются, и я вижу Картера, сидящего рядом со мной на краю дивана.

Предлагая ему сонную улыбку, я говорю: — Эй, ты.

Губы Картера изгибаются, и он убирает мои волосы с моего лица. — Длинная ночь?

— Всю ночь играли. У Хлои много игрушек, и она решила, что мы должны опробовать каждую из них на случай, если я никогда не вернусь. — Повернув голову, чтобы посмотреть на журнальный столик, где я оставила тарелку, я добавляю: — Мы также сделали тебе печенье.

— Как продуманно, — замечает он.

— Это была идея Хлои, — констатирую я.

Он наклоняется вперед и берет печенье, затем переворачивает его и рассматривает. — Шоколадная крошка, да?

— Она сказала, что они твои любимые.

— Она знает, о чем говорит, — говорит он, прежде чем откусить.

Я даю ему минуту, чтобы попробовать, затем спрашиваю: — Хорошо?

— Вкусно.

Приподняв бровь, я спрашиваю: — Лучше, чем печенье твоей фанатки?

Ухмыляясь, он кладет печенье на тарелку и снова смотрит на меня. — Намного лучше. В миллион раз лучше. Не думаю, что будет преувеличением сказать, что это лучшее печенье, которое я когда-либо пробовал.

— Хм, конечно, — бормочу я, удовлетворенный. — Как игра?

— Хорошо. Мы выиграли. Хотя это было близко к проигрышу. Казалось, что мы собирались проиграть, но мы вытащили игру в конце.

Картер меняет позу, сбрасывая туфли и запихивая их под стол. Затем он снимает пиджак и кладет его на свободную сторону журнального столика. Надев серую футболку и джинсы, он опирается на диван и забирается на меня сверху.

— Как дела у вас с ребенком сегодня вечером? — спрашивает он.

Я закатываю глаза, но в данный момент я скорее снисходительна, чем раздражена. — Я не беременна.

— Это не то, что я слышал, — сообщает он мне.

— Потому что ты распустил слух.

— Сделал бы я когда-нибудь что-то подобное? — спрашивает он с притворной невинностью, прежде чем наклонить голову, чтобы поцеловать меня в шею.

— Да, наверняка, — бормочу я, кладя руку ему на спину, несмотря ни на что, и закрывая глаза, предавшись моменту удовольствия, чтобы впитать его идеальные поцелуи.

— А если бы ты была беременной, ты бы мне сказала?

Я не могу сказать, серьезно он или нет, но я оттягиваю шею, чтобы он посмотрел на меня, на всякий случай. — Конечно, я бы сказала тебе.

Его тон легкий и дразнящий, но его слова все равно заставляют меня чувствовать себя защищающей. — Даже если ты меня ненавидишь?

— Не будь смешным, — упрекаю я, лаская его лицо. — Я не ненавижу тебя.

Я