Остров надежды - Сара Ларк

Самой же Норе такие походы были запрещены. Женщины наблюдали за каждым ее шагом, который она находилась за пределами поля. Однако теперь вокруг ее хижины росли петрушка, ромашка, шалфей и манжетка, и этих растений было намного больше, чем нужно было для нее самой и для Мансы. Нора тосковала по своей работе с больными и едва сдержала себя, когда однажды в обед услышала разговор между двумя женами маронов. Одна из них жаловалась на сильное кровотечение и судороги во время месячных.

— Придется идти к Толо, — вздохнула она. — Но дорога так далеко.

— А Нэнни? — спросила ее подруга.

Первая закатила глаза.

— Нэнни говорит, ничего страшного. Подождать. Пройдет само. Но Нэнни сильная женщина. Королева. Я только маленькая марон, не такая храбрая.

Нора вздохнула. Все это только укрепило ее во мнении, что Нэнни знала об искусстве врачевания не так уж много. Судя по тому, что говорили о ней, она была еще очень молодой когда ее вывезли из Африки. Пусть даже ее мать была великой колдуньей и знахаркой, все равно она не успела научить ее многому, а за все эти годы Нэнни, конечно, еще и много чего забыла.

Нора сунула руку в свою сумку и вытащила оттуда пучок трав. Она всегда держала их наготове для Мансы, которая три месяца назад уже стала девушкой и тоже сильно страдала от судорог во время месячных. Нора обычно готовила ей настой лекарственных трав, когда той во время работы становилось плохо: она пыталась не дать возможности другим женщинам заметить, что у Мансы уже начались менструации. Ведь, несмотря на то, что говорила Нэнни, от Аквази и его супруги можно было ожидать, что они и Мансу заставят придерживаться обычаев догонов.

— Вот, — сказала она той женщине, которую знала под именем Мария. Необычное имя для рабыни, но Нора за это время узнала, что настоящие мароны, которые были свободными от рождения, зачастую откликались на испанские имена. — Завари эти травы и дай им настояться минут десять. Надо пить отвар три раза в день, он тебе поможет.

Мария с недоверием уставилась на сухую траву.

— А ты не хочешь отравить меня, белая миссис?

Нора, не говоря ни слова, разожгла костер, хотя женщины и жаловались на дополнительное тепло во время полуденной жары. Она нагрела воду, положила туда лекарственные травы, дала им настояться и сама выпила несколько глотков, после того как отвар остыл. Манса тоже выпила этот настой. Она вертела головой, но послушно глотала горькое лекарство.

— Отвар действительно ужасно горький, но он хорошо помогает, — объяснила девушка.

Нора наполнила еще одну фляжку для Марии. Та тоже скривила лицо, когда несмело отпила отвар. Полностью переубедить ее не удалось, но, по крайней мере, она поверила, что Нора вряд ли будет пытаться отравить Мансу. Через полчаса ее лицо расслабилось, и она с недоверчивым видом улыбнулась Норе.

— Перестало! — ошеломленно сказала она. — Подействовало! Что ты хочешь иметь за травы, белая женщина? Толо берет мешок зерна или яйца.

Нора покачала головой.

— У меня достаточно зерна и кур, — сказала она.

На свадьбу Нэнни подарила Норе трех куриц — что касалось съестного, королева одарила обеих жен Аквази одинаково. Но мебель и одеяла, одежда и даже немного украшений достались только Маану.

— Однако я... Я буду действительно рада, если вы прекратите называть меня белой миссис или белой женщиной. Даже у англичан есть имена, вы об этом не знали? — Нора покраснела и сама упрекнула себя за это. — Меня зовут Нора.

Мария не осталась единственной пациенткой Норы. В последующие дни к ней стало обращаться все больше и больше жен маронов, поначалу с небольшими проблемами. Но все эти женщины были свободными от рождения. Освобожденные же рабы не доверяли белой знахарке, и Нора не могла обижаться на них за это. Эти люди должны были ненавидеть все, что хоть самым отдаленным образом напоминало им о времени, проведенном на плантациях. Настоящие мароны, наоборот, в принципе не отказывались общаться с белыми. Правда, они опасались нападения — Нора узнала от них, что губернатор за несколько лет до этого делал серьезные попытки захватить Нэнни-Таун. Но с другой стороны, они были рады тому, что белые торговцы приезжают сюда и меняют предметы домашнего обихода и незначительные предметы роскоши на плоды, выращенные на полях маронов. Белых женщин они до похищения Норы никогда не встречали, а теперь, когда казалось, что лед тронулся, они проявляли к ней больше любопытства, чем враждебности. Многие из них с большим удовольствием строили бы свою жизнь по образцу англичан в Кингстоне и Монтего-Бей, вместо того чтобы подражать африканскому стилю жизни, как Нэнни и большинство освобожденных рабов. Некоторые из решений королевы, как, например, позволение Аквази одновременно жениться сразу на двух женщинах, почти шокировали их. Многие из них были даже христианками или придерживались верований обеа с ярко выраженным христианским уклоном. Поэтому Нора не слишком удивилась, узнав, что Толо была их колдуньей-обеа.

— Мы еще иногда проводим церемонии, — в конце концов, призналась Мария своей новой подруге. — Однако Нэнни не хочет видеть это в деревне, а в лесу мы ночью боимся. Нэнни говорит, что лучше, когда королева сама также обеа. У ашанти так принято.

У ашанти женщины, казалось, вообще пользовались большой свободой и политическим весом. Нора удивилась, когда услышала, что в политике племени они имели почти равные права с мужчинами и даже участвовали в войнах, когда над их поселениями нависала угроза.

— Мы всегда должны были кричать и бросать камни, когда появлялись англичане, — рассказывала Мария. — Раньше нас мужчины всегда прятали, но сейчас сильное село, неприступное!

Это сложное слово знал каждый человек в Нэнни-Тауне — и у Норы каждый раз становилось тяжело на сердце, когда она слышала его. Неприступное. Было также маловероятно, чтобы внутри поселка произошло какое-то восстание или смена власти. Мароны по происхождению хотя и не всегда были согласны с решениями королевы и ее братьев, но умели ценить то, что Нэнни и Квао, Кудойе и Аккомпонг объединили свободных негров в боевые формирования. До того, как появились сестра и братья из племени ашанти, мароны жили небольшими группами, и им приходилось даже бродяжничать по округе. По большому счету и Марии, и всем остальным новый стиль жизни нравился больше.

— Зато Нэнни не делает нас рабами, — оправдательно сказала Мария после того, как немножко поругала королеву: ей не нравились африканские песни племени ашанти, и она не разделяла почитания Нэнни бога Ониамэ. — Когда Толо делает церемонию в лесу, Нэнни не запрещать, и когда мы молимся на ребенка Иисуса — тоже не запрещать, и не запрещать то, что делают мусульмане.

Что, собственно, делают мусульмане, никто толком не знал. Небольшая группа бывших рабов из Африки, большинство — из племени мандинго, постоянно держалась вместе и проводила свои собственные богослужения.

К радости Марии — а ей вменялось в обязанности ухаживать за одним из общих курятников, — для их обрядов кур не требовалось. Их женщины ни в чем не отличались от остальных, за исключением того, что не принимали участия в пикантной болтовне жен маронов о ночных достижениях их мужей. Зато имели обыкновение молиться пять раз на день и полностью прятать волосы под покрывалами или красиво завязанными тюрбанами. Нэнни терпела три или четыре такие семьи и пять-шесть одиноко живущих мужчин, которые привезли с собой свою веру из Африки и, несмотря на насильственные богослужения на плантациях и искушения жизнерадостных церемоний обеа, придерживались только ее. Однако Нэнни ценила мужчин-мусульман, которые никогда не напивались. Они несли сторожевую службу на большом удалении от поселка, и не было опасности, что они будут тайно варить пиво или даже гнать, что покрепче и потому проспят нападение белых людей.