Приговор - Кага Отохико

В тот миг я открыл в себе новые возможности. Более того, покопавшись в себе, я наконец понял, чего действительно хочу. Я вошёл в закусочную одним человеком, а вышел совершенно другим. Вошёл жалкий изгой, не совсем нормальный психически, но в общем совершенно безобидный, недавно открывший для себя, как приятно украсть. А вышла исключительная личность — убийца, человек совершенно иной веры убеждённый приверженец тьмы (или дьявола).

Почему я задумал убийство? Выдвигались разные предположения относительно того, что со мной произошло в тот четверг. Особенно много споров было вокруг мотива преступления. Именно это было в центре внимания на суде, именно это пытались установить в ходе изнурительных допросов. Но в конечном итоге ухватились за то, что лежало на поверхности, и дальше никто не пошёл. Показательными в этом смысле были вступительное слово прокурора и особое мнение судьи, высказанное на заключительном заседании суда. И то и другое сводилось к следующему: «Подсудимый, растратив на кутежи и собственные нужды полученные от Цунэ Цукамото ценные бумаги и наличные деньги, не мог вернуть деньги вышеозначенной особе, и, не имея средств к существованию, оказался в жизненном тупике, в результате чего 23 июля такого-то года замыслил убить вышеуказанного Намикаву с целью ограбления». То есть убил я из-за денег. Этого я и не отрицаю. Правда, для начала я, желая вернуть Цунэ Цукамото обманом выманенные деньги, просил Намикаву дать мне взаймы тысячу долларов. Я говорил об этом и в полиции, и на суде, да и сейчас утверждаю, что так оно и было, я действительно намеревался это сделать. Однако не стану отрицать и другого — сидя в закусочной, я уже не думал об ограблении как о главной своей цели. В тот момент главным для меня было убить, и через убийство обрести власть и силу. Если бы я банально хотел денег, то, уж поверьте, я бы просто исчез, прихватив с собой наличные и ценные бумаги Цунэ. Если за двадцать дней я истратил двести тысяч йен, четырёхсот тысяч мне бы хватило ещё на сорок, но какой в этом смысл? Теперь я могу сказать, почему я это сделал. Вовсе не ради денег. Вернее, не только из-за них. Мной овладело желание самоутвердиться и найти себе оптимальное применение, потому-то я и решился на такую крайность. Я был уверен, что убийство поможет мне окончательно порвать со своим прошлым. Стоя на перекрёстке и глядя на машины и снующих вокруг людей, я упивался своей решимостью, чувствуя, как перед ней тускнеет и меркнет весь окружающий мир. «Как, в сущности, ничтожен этот мир, — думал я. — Он абсолютно лишён реальности, единственная реальность, прочная и живая, полная горячей, неуёмной, бьющей через край жизненной силы, — это „моё" убийство».

Вечером я отправился в «Траумерай». Фукуда, жаривший за стойкой картофель, спросил: «У тебя что, какие-то приятные новости?» «Да, более чем», — улыбнулся я и, желая затушить полыхающее в груди пламя, осушил подряд несколько бокалов. «Кусумото-сан, что это с вами сегодня?» — выглянула из-за двери хозяйка. Я всё больше пьянел, и пот катился с меня градом. Я всегда отличался потливостью, а сегодня было особенно душно. Не удовлетворившись вентилятором, я подошёл к окну, чтобы остудить разгорячённое лицо. На улице лило как из ведра. Кто-то начал ныть — мол, сколько можно, когда, наконец, кончатся эти дожди? «А по мне, так пусть льёт, — крикнул я в ответ. — Хорошо освежает!» И тут же от слов перейдя к делу, вышел на улицу прямо под дождь, потолкался в толпе зонтов перед станцией Симбаси и, промокнув до нитки, вернулся в бар. Успел краем уха услышать, как кто-то, кажется хозяйка, сказал: «Ну и надрался же он сегодня!», и погрузился в сон.

А проснулся оттого, что мне в глаза бил ослепительно яркий свет. Передо мной в шторах зияла щель; формой напоминавшая меч. «Наверное, на улице солнце», — подумал я. Уже перевалило за полдень. Я потянулся, и ноги соскользнули куда-то вниз. Тут я сообразил, что лежу на диване. Надел ботинки. Слышалось чьё-то посапывание. Наверное, кто-то спал на тахте в конце комнаты. Я открыл окно, и в комнату ворвался зной; за окном сверкал и грохотал город. Ко мне подошёл Фукуда с заплывшими со сна глазами. «Вот, пожалуйста, дожди и кончились», — сказал я.

Мы открыли окна и с той и с другой стороны, но всё равно не ощущалось ни малейшего дуновения; вода из крана текла тёплая. Позавтракали кофе с тостами, и Фукуда, обнажённый до пояса, принялся за уборку. Несмотря на худощавость, на его руках и плечах бугрились мускулы, так что вид у него был внушительный. Я заколебался, посвящать его в свой план или нет. Вообще-то Фукуда не был болтлив. Во всяком случае, он никогда не раскрывал рта без особой надобности. Его лицо с узкими глазками и тонкими бровями издалека казалось приветливым, но на самом деле оно просто ничего не выражало, невозможно было сказать, о чём он думает.

— Ты будешь здесь в понедельник в это же время?

— А что?

— Да так, нужно встретиться с одним человеком. Тут до вечера никого, кроме тебя, не будет?

— Никого.

— Он принесёт четыреста тысяч йен. Как ты? Сумеем мы вдвоём с ним справиться?

— Как это справиться — прикончить, что ли?

— Да, нет, — поспешил уточнить я, — просто оглушить, чтобы вырубился.

— Это ты сам придумал?

— Не совсем, — сказал я, сообразив, что Фукуда дружен с Ясимой. — Это идея Ясимы. Денежки поделим на троих. Получится примерно по сто тридцать тысяч на брата.

— А если нас поймают?

— Не поймают: мы его стукнем по башке посильнее, он вырубится и не сможет сказать, кто это с ним сделал.

— Надо подумать.

— Что ж, подумай. Но я могу хотя бы встретиться с ним здесь? Если что, скажем, ты выходил и ничего не знал. Денежки получишь и в этом случае. Только тогда тебе будет причитаться тридцать тысяч.

— Да, но тридцать это тебе не сто тридцать.

— Уж это точно. Так что подумай хорошенько.

Фукуда занялся уборкой. Я понял, что на него рассчитывать не стоит. А раз так, значит, надо во что бы то ни стало заручиться поддержкой Ясимы. Я вышел на улицу. Пройдя между больницей и банком, оказался на проспекте, где в белёсом свете палящего солнца тяжело шевелилась толпа. Сообразив, что, закончив уборку, Фукуда непременно свяжется с Ясимой и потребует разъяснений, я решил опередить его и двинулся на станцию к телефону-автомату. Ясима оказался дома; он собирался поехать в Токио, сходить в кино или ещё куда, но потом передумал, решив, что в такую жару лучше искупаться. Я настоял, чтобы он всё-таки приехал — мол, есть одно дельце, — и мы встретились в кафе на Юракутё. Там совсем недавно установили кондиционер, поэтому было прохладно и многолюдно — прекрасные условия для того, чтобы посекретничать. Ясима согласился сразу же, как только я изложил ему суть дела.

— Выгодное дельце. Но если мы его только вырубим, можно запросто попасться. Как только к нему вернётся память, он побежит в полицию. К тому же бить по голове нельзя, будет слишком много крови. Проще и безопаснее — задушить.

— Задушить? Чем?

— Крепким шнурком. Чем-нибудь вроде телефонного провода.

— Ты имеешь в виду — совсем его прикончить?