Дипломатия - Генри Киссинджер

Менее решительный, чем Гитлер, лидер задумался бы над тем, почему Великобритания, проявляя готовность признать корректировки в отношении Австрии, Чехословакии и «польского коридора», оставляет без внимания метод, при помощи которого Германия намеревается совершить эти корректировки. Согласившись на уступки по сути, почему Великобритания настаивает на соблюдении сугубо процедурных вопросов? Какие возможные мирные аргументы, как рассчитывал Галифакс, смогли бы убедить жертвы в преимуществах самоубийства? Ортодоксальная прямолинейность Лиги и доктрина коллективной безопасности утверждали, что сопротивляться следует именно методу перемен; история, однако, учит, что страны прибегают к войне для того, чтобы оказать сопротивление самому факту перемен.

Ко времени визита Галифакса к Гитлеру стратегическое положение Франции ухудшилось даже еще больше. В июле 1936 года военный заговор под руководством генерала Франсиско Франко стал началом гражданской войны в Испании. Франко был открыто поддержан значительными поставками вооружения из Германии и Италии; вскоре были направлены немецкие и итальянские «добровольцы», и фашизм, казалось, был готов распространять свои идеи силой. Перед Францией встала та же проблема, с которой пытался справиться Ришелье 300 лет назад, — перспектива появления враждебных правительств по всем ее границам. Но, в отличие от своего великого предшественника, французские правительства 1930-х годов находились в смятении, будучи неспособны решить, чего им бояться больше — опасностей, стоящих перед ними, или средств, необходимых для их преодоления.

Великобритания участвовала в войнах за «испанское наследство» еще в начале XVIII века и против Наполеона в Испании столетием позже. В каждом случае Великобритания противодействовала попыткам наиболее агрессивной европейской державы втянуть Испанию в свою орбиту. Теперь она либо не увидела в победе фашизма в Испании угрозу балансу сил, либо воспринимала фашистскую угрозу как меньшее зло по сравнению с радикальной левацкой Испанией, связанной с Советским Союзом (что для многих казалось наиболее вероятной альтернативой). Но более всего Великобритании хотелось избежать войны. Ее кабинет предупредил Францию, что Великобритания оставляет за собой право сохранять нейтралитет, если в результате французских поставок оружия республиканской Испании возникнет война, — пусть даже, согласно международному праву, Франция имела все права продавать оружие законному испанскому правительству. Франция стала колебаться, а потом объявила эмбарго на поставки оружия, правда, периодически мирясь с его нарушением. Эта политика, однако, лишь деморализовала друзей Франции и стоила ей уважения со стороны ее противников.

В этой обстановке французские и британские руководители встретились в Лондоне 29–30 ноября 1937 года, чтобы выработать общий курс. Невилл Чемберлен, сменивший Болдуина на посту премьер-министра, сразу перешел к делу. Он предложил обсудить обязательства Франции, вытекающие из ее союза с Чехословакией. Такого рода вопросы дипломаты задают, когда ищут лазейки, чтобы уйти от выполнения собственных договорных обязательств. Предположительно независимость Австрии даже не стоила того, чтобы о ней вели разговор.

Французский министр иностранных дел Дельбос ответил таким образом, что стало ясно, что он в действительности очень хорошо понял смысл вопроса. Рассматривая чешский вопрос скорее под юридическим, чем политическим или стратегическим углом зрения, он ограничился сугубо юридической трактовкой обязательства Франции: «…этот договор накладывает обязательства на Францию в том случае, если Чехословакия станет жертвой агрессии. Если возникнет восстание среди немецкого населения, и оно будет поддержано вооруженной интервенцией со стороны Германии, то договор обязывает Францию лишь в той степени, которая будет определена в зависимости от серьезности фактов»[420].

Дельбос не обсуждал геополитической важности Чехословакии или того, насколько подорвется вера в оставившую в беде своего союзника Францию у других стран Восточной Европы, независимость которых Париж обещал обеспечить. Вместо этого Дельбос подчеркивал, что французские обязательства могут быть как применимы, так и неприменимы к единственно реально существующей угрозе — беспорядкам среди немецкого меньшинства в Чехословакии, поддержанного германскими вооруженными силами. Чемберлен ухватился за предложенную ему лазейку и превратил ее в обоснование умиротворения:

«Представляется желательным попытаться достигнуть какого-либо соглашения с Германией по Центральной Европе, какими бы ни были цели Германии, даже если она захочет поглотить кого-либо из своих соседей; можно будет, в сущности, надеяться на отсрочку осуществления германских планов и даже на сдерживание рейха на такое время, в течение которого эти планы станут практически нецелесообразными в долгосрочной перспективе»[421].

Но если проволочки не сработают, что останется делать Великобритании? Согласившись на то, что Германия имеет право пересмотреть свои восточные границы, пойдет ли Великобритания на войну из-за сроков проведения такого пересмотра? Ответ не требовал доказательств — страны не начинают войны из-за темпов перемен, на которые уже заведомо дано согласие. Чехословакия была обречена не в Мюнхене, а в Лондоне, примерно годом ранее.

Так получилось, что Гитлер примерно в это же время решил заняться разработкой собственной долгосрочной стратегии. По этому поводу 5 ноября 1937 года он созвал встречу с участием своего военного министра, командующих родами войск, а также министра иностранных дел и открыто предложил им ознакомиться с его стратегическими взглядами. Его адъютант Хоссбах вел детальный протокол. Никто из присутствовавших на этом совещании не имел повода жаловаться позднее, что не знал, на что нацеливается его руководитель. Поскольку Гитлер ясно заявил, что его цели не ограничиваются восстановлением положения Германии до Первой мировой войны. Гитлер обрисовал то, что им было уже намечено в содержавшейся в «Майн кампф» программе — завоевание значительных территорий Восточной Европы и Советского Союза с целью колонизации. Гитлер прекрасно знал, что осуществление подобного проекта натолкнется на сопротивление: «Германская политика [будет] вынуждена считаться с наличием двух ненавистных антагонистов в лице Англии и Франции»[422]. Он подчеркнул, что Германии удалось перехитрить Великобританию и Францию в деле перевооружения, но что это преимущество преходяще и начнет исчезать повышенными темпами после 1943 года. Войну, следовательно, надо начать до этого срока.

Генералы Гитлера были обеспокоены широтой охвата этих планов и близостью сроков начала их осуществления. Но они покорно приняли на веру планы Гитлера. Кое-кто из военных руководителей носился с идеей заговора, как только Гитлер отдаст приказ о фактическом вступлении в войну. Но Гитлер всегда двигался гораздо быстрее. Его потрясающие успехи на ранних этапах лишали генералов морального оправдания (в собственных глазах) подобного шага — да и заговоры против законной власти никогда не входили в компетенцию германских генералов.