Летняя королева - Элизабет Чедвик

Генрих снял со своей шеи цепь с золотым крестом и, зажав цепь пальцами, покачал над животом жены.

– Если мальчик – крест качается вверх-вниз, если девочка – из стороны в сторону.

Алиенора рассмеялась:

– Где ты научился этим женским поверьям?

– Моя мама показала мне, когда носила Гильома. Я был очень маленький, но помню, как она позволила мне сделать это – хотя и на большем сроке.

– Ну и как, сработало? – Она смотрела на блестящую цепь в его руке, зависшую над ее животом.

– Сработало. – Он с трудом улыбнулся. – Я, разумеется, предпочел бы, чтобы оба моих брата родились девочками, но так можно только предсказать, а не поменять пол ребенка.

Цепь начала медленно раскачиваться, подобно маятнику, с каждым разом увеличивая размах.

– Мальчик, – объявил Генрих с довольным смехом. – Крепкий и здоровый мальчик. Я ни минуты не сомневался.

Алиенора удивилась:

– Неужели?

Генрих покачал головой:

– Людовику силенок не хватило завести от тебя сыновей, а мне хватит – хоть на целую династию!

– А что, если бы он закачался не вдоль, а поперек? – спросила Алиенора. – Что, если бы крест предсказал девочку?

Генрих пожал плечами:

– Тогда в следующий раз родился бы мальчик. Это лишь вопрос времени. Девочки тоже важны. Только неуверенный в себе мужчина беспокоился бы о таких пустяках. – Он надел крест на ее шею, добавив: – Носи его и думай обо мне, – и лег рядом, натянув одеяло на них обоих и положил руку ей на живот, как бы защищая и одновременно предъявляя свои права.

Алиенора заснула не сразу, все гладила руку Генриха, лежавшую у нее на животе, и размышляла, какой семьей они станут. А затем дотронулась до креста, который он надел ей на шею, и улыбнулась.

Палящее августовское солнце выбелило небо и зажало Пуатье в жестокие тиски жары. На последнем этаже башни Мобержон родильную спасали толстые каменные стены. Ставни завесили льняными полотнами, которые пропускали воздух, но сохраняли тень. Комнату, где еще секунду назад звучал крик Алиеноры, наполнил плач младенца.

С мокрыми от пота волосами, с задранной на бедра сорочкой, она приподнялась на локтях, чтобы посмотреть на ребенка. Маленькое тельце в крови и слизи. Пульсирующая пуповина закрывала гениталии, поэтому Алиенора не могла разобрать пол. Но тут повитуха отвела пуповину в сторону и просияла:

– Моя госпожа, сын! У вас родился чудесный мальчик. Хвала Господу, хвала Господу!

Слабое мяуканье переросло в настоящий рев, когда повитуха вытерла ребенку ротик и положила дитя на живот Алиеноре. Малыш морщил личико, дергал ручками и ножками, но, почувствовав материнское тепло, затих. Она протянула к нему руку и ощупала. Живой, тепленький, идеальный.

Повитуха осторожно забрала ребенка, перерезала пуповину маленьким острым ножом, произнося молитву, а затем перенесла младенца на столик, где была приготовлена миска ароматной теплой воды для его первого купания.

– Только не пеленайте, – распорядилась Алиенора. – Я хочу сначала его рассмотреть.

Женщина выкупала малютку, а затем вернула его матери замотанным в полотенце. Алиенора прижала мальчика к себе, пересчитала пальчики, рассмотрела ушки и сморщенное личико. Волосенки блестели, как золото, реснички тоже. Пойдет в отца, будет таким же рыжим. А между ножек – неопровержимое доказательство пола. Алиенора с трудом сглотнула, понимая, что сейчас расплачется – то ли от радости, то ли от горя, но все равно это принесет ей облегчение. Она крепко обнимала младенца, снова и снова целуя его личико.

– Он получит имя Гильом. В честь герцогов Аквитании и Нормандии и короля – завоевателя Англии.

Колокола Сен-Пьера возвестили, что родился наследник Аквитании, эту новость подхватила каждая церковь в Пуатье, и радостный звон оповестил все города и села вокруг. Писари как безумные строчили в летописях, а гонцы понеслись во все стороны, разнося важное известие.

Сидя в подушках и потягивая вино, Алиенора любовалась младенцем, который тихо посапывал во сне, и торжествующе улыбалась. Пусть теперь Людовик подавится своими словами, что она рожает одних девчонок. Господь показал, что одобряет ее брак, раз она с первой попытки родила Генриху сына. Жаль только мужа нет рядом с ней, чтобы порадоваться вместе. Впрочем, он скоро обо всем узнает, и даже без него она насладится этой минутой сполна.

Генрих осматривал белого жеребца, которого недавно приобрел его конюх. Конь предназначался для парадов и церемоний, а не для каждодневной езды. Энергичный Генрих не щадил своих коней и быстро их загонял, но это животное предполагалось использовать лишь изредка.

– Хромой, – объявил он, гневно раздувая ноздри. – Я заплатил пять фунтов серебром за хромую лошадь, которая только место в конюшне занимает. И это, по-твоему, выгодное приобретение?

Конюх зарделся:

– Он не хромал, когда я его покупал, сир.

– Ха, конечно не хромал, но все равно тебя обвели вокруг пальца. – Генрих еще раз обошел коня, заглядывая ему в глаза, рассматривая подрагивающие бока. – На развод он тоже не годится. Разве что на корм собакам. Убери его с глаз долой.

Генрих отпустил обоих с сердитым нетерпением. Его всю жизнь обслуживали по-королевски, и если он не получал ожидаемого, то это его сердило.

В Англии он находился с зимы и за это время предпринял две серьезные военные кампании, но они обе ничем не закончились – бароны обеих партий не захотели сойтись в решающей битве. Все устали от войны; все хотели мира и, несмотря на стычки и воинственные заявления, переговоры шли полным ходом. Все это отнимало время и силы, так что Генриху приходилось приучать себя к терпению, которого он отнюдь не чувствовал, а когда его конюх оказывался неспособным исполнить такой пустяк, как выбрать здоровую лошадь, то это, конечно, усиливало его раздражение.

Генрих удалился в укрепленную часть Уоллингфорда, чтобы прочитать донесения и отдать приказы. Прибыл разведчик и доложил, что Стефан находится в Норфолке, где пытается подчинить себе задиру и отступника барона Хью Биго. Генрих не имел ни малейшего намерения помешать ему в этом. Даже к лучшему, что Стефан преследует барона. Генрих считал Биго полезным союзником, но это не означало, что он доверял ему. Барон не раз проявлял себя как хитрый и корыстный мерзавец.

Генрих остановился, чтобы поразмышлять, и его взгляд упал на Элбургу и маленького Жоффруа. Он смотрел, как женщина играет с ребенком, который только начинал ходить, и улыбнулся, видя решительность малыша. Хорошо, когда под боком родные, пусть даже в самом центре военного лагеря, – можно отдохнуть душой, но, с другой стороны, никто не притязает на его внимание, если он сам не хочет его подарить.

Он протянул руку, чтобы взять у слуги бокал с вином, когда в комнате появился очередной гонец, поспешно приведенный Амленом, который едва сдерживал радостное возбуждение.