Мифриловый крест - Вадим Проскурин

- А что тут рассказывать? - произнес Иван. - Тут и думать нечего, в Михайловку ехать надо, деда Тимоху брать за вымя, пусть рассказывает, как к Аркашке пробраться.

- К какому такому Аркашке? - не понял Усман.

- Есть тут один барин дикий, Аркадием зовут. Слово знает. Ватага у него, душ, наверное, пятнадцать будет, а если с бабами да детьми считать, то и полсотни наберется. В лесу они живут, а где, никто, кроме Тимохи, и не ведает. Они на большой дороге кормятся, а через Тимоху краденое сбывают. Честно говоря, когда на вас донос пришел, я сначала на Аркашку подумал, опять, думаю, непотребство учудил.

- Значит, решено, - подвел итог Усман. - Вначале в Михайловку, потом к разбойникам. Федька! Разворачивай оглобли, поехали!

Дед Тимофей встретил нас у околицы. Он совсем не выглядел удивленным. Когда наша кавалькада поравнялась с ним, он задумчиво пошамкал губами и проговорил:

- Эх, стрельцы, стрельцы… Не бережет вас начальство, сразу аж семеро в лес собрались. Куда Россия катится? И какой дурак удумал на такое дело стрельцов без монаха посылать?

- Был монах, - ответил я, - не волнуйся, дед, был там монах.

- Неужто пристукнули? - изумился дед. - Сильны божьи воины, ничего не скажешь.

- Он его из пищали, - подал голос Федька, - прямо промеж глаз, аж мозги брызнули!

- Не ври, - вмешался Усман, - ты все дело под телегой просидел, где ж тебе было видеть, у кого как мозги брызнули.

- А вот и не все! - возразил Федька. - Я потом сбегал, посмотрел.

- Врешь ты все, - поддержал я Усмана, - и никуда ты не бегал. Такая пуля мозги не вышибает, она первую кость пробивает, а от второй отражается, выходного отверстия вообще нет.

- Волшебная пуля? - заинтересовался дед. - Ох, хорошо! Теперь понятно, почему у вас пищали такие маленькие. Если пуля волшебная, большая пищаль не нужна. А пистолеты ваши тоже волшебными пулями стреляют?

- Что-то ты, дед, слишком хорошо в военном деле разбираешься для простого крестьянина, - заявил Усман.

- Нешто Ванька вам не рассказал ничего? - удивился дед.

- Рассказал, - признался Иван.

- Тогда чего ж ты шутки шутишь? Вам ведь Аркашка нужен?

- Нужен, - согласился Усман.

- Подождать придется, - дед тревожно взглянул на небо. - Вот снег уляжется, тогда и пойдем. А сейчас и думать нечего, заплутаем в лесу и поминай как звали. Ну что, гости дорогие, размещайтесь, устраивайтесь. Только в палате места только на троих хватит, остальным по избам придется, уж не взыщите. И баню у нас только вчера топили.

- Ничего, дед, - сказал Иван, - не нужна мне твоя баня, я на той неделе мылся уже. Не волнуйся, не обидимся.

Метель длилась три дня, а четвертый день мы ждали, пока снег уляжется. Не понимаю, зачем нужно было ждать этого целый день, но деду виднее.

Дни тянулись медленной тоскливой чередой. Когда снег сыплется с неба сплошной стеной, и даже возвращаясь из отхожего места, трудно не заплутать, совсем не хочется вылезать на улицу без большой нужды, извините за каламбур. А внутри делать нечего. Не то чтобы совсем нечего, крестьяне всегда находят себе дело, женщины то кормят и переодевают детей, то что-то вяжут или вышивают, мужчины с утра до ночи развлекаются починкой лошадиной сбруи, у всех есть дело, кроме почетных гостей. Дед Тимофей взялся организовать наш досуг по высшему разряду, и каждого из почетных гостей постоянно и неотступно сопровождали две-три пригожие девицы. Даже когда кто-то из нас отправлялся в отхожее место, одна девица освещала факелом дорогу, а другая светила другим факелом у дверей, чтобы почетный гость не испытывал затруднений по возвращении. На второй день заточения я понял, что означает русское слово… ну вы поняли, какое. А на третий день это понял и Усман.

Дедов самогон стал казаться не то чтобы приятным, но и не совсем отвратительным. Все время сидения взаперти мы с Иваном регулярно прикладывались к бутыли, что вызывало косые взгляды Усмана, у которого, впрочем, хватило ума не вмешиваться не в свое дело.

Большую часть времени я спал, а когда не спал, то либо ел, либо валялся на жаркой печке, рассеянно разглядывая клубы печного дыма под потолком и держа в одной руке стакан с дедовым пойлом, а в другой - очередную пригожую девицу. Иногда я пытался петь, и мое пение вызывало тихий ужас - мужики украдкой крестились, бабы строили страшные гримасы и через некоторое время начинали тихо подвывать. Даже намазы Усмана не создавали такого всеобщего страха.

Я узнал, почему мое пение вызывает такой ужас. Оказывается, монахи и священники, когда творят особо мощную волшбу, сопровождают свои действия пением священных гимнов или псалмов или как они там правильно называются. Любая песня непонятного содержания воспринимается как волшебство, а непонятное волшебство всегда страшит. Я представил себе, как подействовала бы на них абсолютно непонятная песня и пожалел, что не знаю ни одного иностранного языка. Я поделился этой мыслью с Усманом, тот начал петь Smoke on the water и лучше бы он этого не делал. В общем, мой песенный репертуар ограничился "Сектором газа".

На третий день снег настолько засыпал входную дверь, что она перестала открываться и сортир переместился в подклеть. Никакой параши там предусмотрено не было, и запахи в избе (в палате, как говорил Тимофей) стали совсем непереносимы, и когда на четвертый день снег перестал падать, я вышел на улицу, вдохнул полной грудью свежий воздух и подумал "это хорошо". Крест на груди отозвался смутной, еле уловимой мыслью, он согласился со мной, что это хорошо.

До обеда мы развлекались тем, что очищали от снега проходы к сортиру и к соседним домам. В принципе, это не входило в обязанности почетных гостей, но возвращаться в провонявшую избу не хотелось, а стоять на улице без всякого дела глупо и холодно. В общем, первая половина дня прошла в труде.

Вторая половина дня прошла в воинских упражнениях. Оказалось, что в рукопашном бою свежезавербованные бойцы уступают даже мне, не говоря уж об Усмане, и никто из них не умеет метать ножи. А вот в фехтовании ни Усману, ни, тем более, мне, ничего не светит против самого наихудшего стрельца или копейщика. В стрельбе мы не упражнялись из-за ограниченности боеприпасов.

Стемнело, последовал обильный ужин по случаю установления хорошей погоды, он сопровождался обильным возлиянием, а завершился замечательной оргией, в которой принял участие даже Усман. Раньше он отказывался, говорил, что это не по шариату, но теперь махнул рукой и невнятно пробормотал что-то вроде "какой тут, к шайтану, шариат". Вот так и слабеет вера под натиском соблазнов, похлебку на свином сале он с первого дня ел, так, глядишь, и водку пить начнет. А какой же он тогда мусульманин?

Мы шли целый день. На лыжах можно было добраться за полдня, но нам нужно отвести в лес стрелецких лошадей, слишком хороших, чтобы принадлежать крестьянину. Большая часть пути проходила по болоту, вроде бы замерзшему, но, все равно, еще опасному. Впрочем, Устин, сын Тимофея, назначенный нашим проводником, сообщил, что это болото опасно круглый год. Подозреваю, что к укрытию загадочного разбойника Аркадия ведет и другой путь, менее опасный, а может, и более короткий, но если такой путь и есть, его держат в секрете. Мы шли тяжелым путем.