Женщина – не мужчина - Итаф Рам

– Конечно, ненормально. Но так уж я устроена и ничего не могу с этим поделать.

– Не понимаю. Когда ты успела стать такой пессимисткой?

Дейа промолчала.

– Это из-за мамы и бабы? В них все дело? Стоит о них заговорить, у тебя всегда становится такой вид, будто ты знаешь что-то такое, чего мы не знаем. Может, расскажешь?

– Ерунда, – отмахнулась Дейа.

– А по-моему, вовсе не ерунда. Что-то там такое было.

От слов Норы у Дейи мурашки побежали по коже. Что-то было, много чего было, ничего не было. Вспомнилось, как она однажды сидела у порога родительской спальни, билась и колотилась в дверь, звала маму. «Мама! Мама, открой! Мама, ну пожалуйста! Ты меня слышишь? Ты там? Ты откроешь, мама? Ну пожалуйста!» Но Исра так и не открыла. Дейа лежала под дверью и пыталась понять, что же она такого натворила. Какой надо быть дрянью, чтобы собственная мать тебя разлюбила?

Но Дейа знала, что как бы подробно она ни описала и этот эпизод, и бесконечное множество других, Нора никогда до конца не поймет, что она тогда чувствовала.

– Не переживай, прошу тебя, – сказала она. – Со мной все в порядке.

– Точно?

– Точно.

Нора зевнула и потянулась.

– Тогда расскажи какую-нибудь историю, – попросила она. – Чтобы мне приснился хороший сон. Расскажи о маме и бабе.

Этот ритуал – рассказывать историю на ночь – зародился, когда погибли их родители, и соблюдался уже много лет. Дейа ничего не имела против, но не так уж много она могла – или хотела – воскрешать в памяти. Рассказывать историю – это не просто воспоминания ворошить. Нужно выстроить связный сюжет, решить, о каких деталях лучше умолчать.

Например, Норе вовсе не обязательно знать, как вечерами Дейа ждала отца, прижимаясь лицом к стеклу так плотно, что наутро болел нос. Изредка, когда Адам являлся домой еще до того, как Дейю укладывали спать, он подхватывал ее на руки и озирался, дожидаясь, когда и Исра выйдет поздороваться. Но Исра не здоровалась с ним никогда. Она даже в глаза ему не смотрела, когда он переступал порог дома, никогда не улыбалась ему. Самое большее – стояла в углу прихожей, в лице – ни кровинки, челюсти крепко сжаты.

Но бывало и хуже: иногда по ночам Дейа лежала в постели и слушала крики Адама и рыдания матери за стеной, а потом еще более ужасающие звуки. Удар о стену. Пронзительный вопль. Снова крик Адама. Она зажимала уши, зажмуривала глаза, сворачивалась клубочком и рассказывала про себя какую-нибудь сказку – пока не стихнет шум и не смолкнут мольбы матери: «Адам, пожалуйста… Адам, перестань…»

– О чем ты думаешь? – спросила Нора, вглядываясь в сестру. – Что вспоминаешь?

– Ничего, – отозвалась Дейа, хотя чувствовала, что лицо выдает ее. Иногда Дейе казалось, что она грустит не своей грустью, а грустью матери, что, когда Исра умерла, все ее скорби переселились в Дейю.

– Ну, сколько можно! – проворчала Нора, выпрямляясь. – По тебе же все видно. Расскажи мне все как есть!

– Да нечего рассказывать. И вообще уже поздно.

– Ну, пожалуйста-пожалуйста! Скоро ты выйдешь замуж, и тогда… – Ее голос упал до шепота. – У меня же ничего от них не осталось, кроме твоих воспоминаний…

– Ладно, – вздохнула Дейа. – Я расскажу тебе, что помню.

Она села ровнее и откашлялась. Но правды она Норе не рассказала. А рассказала очередную историю.

Исра прилетела в Нью-Йорк на следующий день после свадьбы, рейсом из Тель-Авива, который длился целых двенадцать часов. Город она впервые увидела с воздуха, когда самолет заходил на посадку в аэропорту Джона Кеннеди. Широко распахнув глаза, она прижалась носом к иллюминатору. Это была любовь с первого взгляда. Исру заворожили безупречные многоэтажные здания, сотнями вырастающие внизу. Сверху Манхэттен выглядел таким тоненьким, что казалось – небоскребы, слишком тяжелые для этого крошечного клочка земли, вот-вот переломят его пополам. По мере того как самолет снижался, Исру все больше захлестывал восторг. Манхэттен из игрушки превращался в громаду, его башни и крепости взмывали вверх, словно фейерверки, невероятные в своей высоте и мощи. Исра ощущала себя песчинкой, однако не могла не восхититься их красотой – небоскребы словно попали сюда из сказки. Прочти она тысячу книг, это не сравнилось бы с чувством, охватившим Исру, когда она жадно вбирала в себя открывшееся ей зрелище.

Когда самолет приземлился, Манхэттен по-прежнему виднелся на горизонте – бледный силуэт в голубоватой дымке. Если прищуриться, казалось, что она снова в горах Палестины, а здания вдали – это пыльные холмы ее родины. Теперь Исре не терпелось повидать здесь все.

– Это Квинс, – сказал Адам, когда они, выйдя из аэропорта, встали в очередь на такси.

В минивэне Исра забралась на задний ряд к окошку, надеясь, что Адам сядет рядом, но вместо него к ней залезли Сара и Фарида.

– До Бруклина, где мы живем, минут сорок пять езды, – объяснил Адам, устраиваясь с братьями в среднем ряду. – Если, конечно, в пробках не застрянем.

Разглядывая Квинс из окна такси, Исра так таращила глаза, что они слезились на мартовском солнце. Она все надеялась вновь увидеть великолепные здания, которыми любовалась из самолета, но нигде их не находила. Она видела лишь бесконечные серые дороги, изгибающиеся и утыкающиеся сами в себя, да сотни машин, с неумолчным рокотом несущихся мимо. Адам предупредил, что до поворота на Бруклин осталось две мили, и Исра заметила, что таксист перестроился в левый ряд, следуя указателю, гласившему: «Белт-Паркуэй – съезд».

Они ползли по узкому шоссе так близко к воде, что Исра опасалась, как бы такси ненароком не скатилось вниз и не утонуло. Плавать она не умела.

– Почему мы едем у самой воды? – выдавила она, глазея на большой корабль вдали. Над ним кружила стая птиц.

– Погоди, это еще что, – откликнулся Адам. – Вот скоро будет мост…

И мост действительно появился – прямо перед ними, серебристый, длинный, изящный, похожий на птицу, которая, расправив крылья, парит над водой.

– Это мост Верразано, – сказал Адам, глядя, как у Исры расширились глаза. – Красавец же?

– Да, – в ужасе пролепетала она. – Мы по нему поедем?

– Нет, – ответил Адам. – Он соединяет Бруклин со Статен-Айлендом.

– А он не упадет? – прошептала она, не в силах отвести взгляд от надвигающегося на них моста.

По голосу мужа было ясно, что он улыбается:

– Да вроде пока ни разу не падал.

– Но он такой тощенький! Как будто в любую минуту может сломаться.

Адам засмеялся.

– Не дрейфь, – сказал он. – Мы в величайшем городе мира. Здесь все построено самыми лучшими архитекторами и инженерами. Просто наслаждайся видом.