Должок кровью красен - Сергей Зверев

Столько лет не было Ивана на родине! Каждый день, каждый час вспоминал он родной город. Думал: вернется он, а там все наладилось. Встретится с друзьями, вспомнит былое, докажет непричастность свою к тому давешнему убийству своего друга… Одни долги раздаст, другие взыщет. Чтобы по-честному. И заживет…

Идет Зарубин по вечернему городу, как хозяин по необъятной родине своей. Вспоминает рассказы Катины. О подонках вроде Хомуталина, до денег да власти дорвавшихся. О друзьях умерших да съехавших. О непонятном пожаре на Залинии.

Вспоминает воров кладбищенских. Вспоминает Колю татуированного, как тот, гадина, малыша из-за тарелки манной каши избил.

И закипает Иван дикой злобой…

Проехал потрепанный «Жигуль» с милицейской символикой Залинию сгоревшую и остановился напротив единственного дома, в пожаре уцелевшего. За рулем – сержант. Рядом – старшина. На заднем сиденье старлей угреватый развалился. По рожам ментовским видно: не слишком им хотелось на пожарище ехать, начальственный приказ выполнять. И приказ этот, мягко говоря… не очень законный. И денег заработать с такого приказа возможности никакой.

Старлей, то и дело на домик обугленный глядя, сквозь зубы цедит:

– Ладно, пошли. – Офицер, достав из кармана два патрона от «ПМ», подбросил их заскорузлой ладонью и из салона наружу полез.

Вышли милиционеры из «Жигуля» и видят: стоит на крыльце высокий стройный старик. Увидал сотрудников органов правопорядка, улыбнулся приязненно.

– Ко мне, молодые люди?

Старший лейтенант вопрос проигнорировал.

– Щедрин?

– Да. Щедрин Василий Захарович.

– Документы есть?

– Всегда при себе.

И паспорт учтиво протягивает.

– Так, дед, нам твою хату осмотреть надо, – офицер развязно, паспорт листая.

Хотел было милицейский офицер оттолкнуть старика, но в этот самый момент засек боковым зрением: идет к дому какой-то высокий мужик с головой перебинтованной. Высокий мужик, массивный, явно в себе уверенный, – чем-то медведя-шатуна напоминает.

Сплюнул старлей на траву сгоревшую: тьфу, бля, свидетель так некстати появился! Но мыслей своих вслух высказать не решился: что-то такое в облике подошедшего есть, что даже у него невольное уважение вызвало.

А старшина с сержантом на начальника смотрят недоуменно: ну, что же ты, товарищ старший лейтенант, осекся?..

Подходит Зарубин к дому учителя любимого и видит: стоит Василий Захарович на крыльце постаревший, поседевший, но такой же интеллигентный, как и раньше. А сопляк-старлей, который ему во внуки годится, явно наезжает. А рядом – мусора тупорылые лыбятся, словно так и должно быть.

И вновь падает у Зарубина планка реальности. Понимает Иван: главное теперь себя в руках сдержать. Потому как не сдержится – убьет он на хрен и старлея развязного, и сержанта со старшиной.

Убить-то убьет… Убить – дело нехитрое. А дальше-то что? Не затем он, Иван, на родину вернулся, чтобы ментов убивать. Сперва долги раздать и взыскать надобно…

Достал Зарубин из внутреннего кармана куртки кошелек, извлек из него купюру стодолларовую, зажал в кулачище – и к ментам.

– Товарищ старший лейтенант, – обратился с улыбкой резиновой, а у самого аж зубы от ненависти скрипят, – на минуточку можно? Хочу сделать важное заявление.

Взял Зарубин милиционера под локоточек, за обугленный угол дома завел, сказал пару фраз, какие обычно в подобных случаях милиционерам говорятся, – и купюру в нагрудный карман кителька незаметно так сунул.

Подобрел старлей.

– Ну, ясное дело, ошибочка… Вы уж извините!

И, на Василия Захаровича не глядя, – к «Жигулю» милицейскому двинулся.

Опешили старшина с сержантом.

– Товарищ старший лей… – Сержант было начал.

А товарищ старший лейтенант им сквозь зубы:

– Пошли… Быстро, быстро, потом расскажу.

Подошел Зарубин, обнял любимого учителя осторожно, будто бы раздавить в могучих объятиях боясь.

– Да я это, Василий Захарович! Я, Иван Зарубин…

За окном ночь. Густая ночь, черная как смола. За окном дождь. Косой дождь, сильный; крупные капли по стеклу горохом бьют.

За столом двое. Щедрин Василий Захарович, хозяин. И Зарубин Иван Алексеевич, гость. Водка на столе, огурчики консервированные, хлеб да сало. За столом – беседа. Долгая беседа гостю с хозяином предстоит, не иначе как до утра. Зато теперь им уж точно никто не помешает.

Двое их только. На всю ночь. На весь город. На весь мир…

Три часа ночи. Над сгоревшей Залинией сумрак чернильный разлит. Лишь месяц молодой на мгновение блеснул из-за тучи да тут же и спрятался. В доме, единственном уцелевшем, тишина гробовая. Кухня с круглым столом посередине. Над столом абажур старомодный, зеленый, с бахромой по краям. За столом – хозяин и гость.

Держит Зарубин в огромной ручище граненый стакан, до самых краев водкой наполненный, учителю своему бывшему улыбается. А у Василия Захаровича спиртного в стакане – лишь на донышке самом. Сколько налил ему гость в самом начале застолья, столько же почти и осталось. Не употребляет Щедрин крепких напитков. Только из уважения к Ивану после каждого тоста подносит стакан ко рту да тут же на стол и ставит.

– Так объясни мне, Иван, поподробнее. Не пойму я что-то – зачем ты вернулся, о каких долгах старых вспомнил?

– Понимаете, Василий Захарович, вот уже столько лет с тяжким грузом в душе живу. Не могу так больше.

– Это ты о Валере Титове?

– Да… И не только о нем.

– Но ведь тебя, как я понял, не только это тяготит? – Василий Захарович продолжил; проницательный он человек, недаром учителем столько лет проработал. – Тебе ведь, наверное, за все это время лет не только убийство Титова вспоминалось?

– Да уж… Память у меня хорошая. На все: и на зло, и на добро. Умнее я стал… И злее. Как сейчас помню: глухая февральская ночь, зимовье охотничье, на сто верст вокруг – ни единой живой души. Волки воют, вьюга за мерзлым окошком хохочет. И я один-одинешенек. И знаете, интересная мысль тогда ко мне пришла. А главное – очень простая. Большинство дел, которые мы когда-нибудь собираемся сделать, но откладываем, мы откладываем навсегда. На всю жизнь оставшуюся. Долги, например. Это только кажется: вот, закруглю все дела да пойду по должникам да кредиторам, одни долги заберу, другие раздам.

Неправильно кажется. Во-первых, все дела закруглить невозможно – одни проблемы решишь, другие тут же навалятся. А во-вторых, Василий Захарович, никто своего срока не знает – кому и сколько жизни этой отмерено. А вывод из всего этого такой: никогда никому не одалживай и в долг не живи. А уж если получилось, что ты кому должен или тебе, отдавай и забирай тут же, при первой возможности. Это не только к деньгам относится.