Книги онлайн и без регистрации » Научная фантастика » Студент - Валерий Георгиевич Анишкин

Студент - Валерий Георгиевич Анишкин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 77
Перейти на страницу:
Здесь стояли сочинения классиков, русских и зарубежных, больше зарубежных: с Толстым, Чеховым и Гоголем соседствовали Бальзак, Мериме, Золя, Пруст, немцы Фейхтвангер, Леонгард Франк, много американцев и среди них Брет Гарт, которого я любил не меньше Марка Твена или нашего Чехова, Сэлинджер, Драйзер, Фолкнер, Фицджеральд, Синклер. Меня удивило, что в Юркиной библиотеке был Кнут Гамсун, которого не многие знали и который у нас считался автором нежелательным. Это закономерно из-за его симпатий к нацистам. Я знал, что его в России сейчас не издают, но Юркина гамсуновская повесть «Голод» в переводе Блока датировалась 1903- м годом издания.

— Юр, у тебя очень приличная библиотека, — искренне польстил я.

— Да, кое-что есть, — скромно согласился Юрка. — Кстати, у вас тоже книги клевые. Твой отец разрешил мне полазить по стеллажам. У вас, я заметил, много книг по психологии, философская и эзотерическая литература. Это отец или ты?

— И отец, и я, — не стал жеманиться я.

— Это как-то связано с твоими психическими отклонениями? — в лоб спросил Юрка.

— Почему психическими и почему отклонениями? — обиделся я.

— Да отец говорил, что в детстве у тебя было какое-то особое восприятие, что-то ты не так видел, какая-то особая энергетика, и вы с отцом пытались объяснить это с помощью науки.

— Ничего необычного. Да, в детстве и юности я иногда видел то, чего не видят другие. Теперь это прошло… Не хочу об этом говорить.

Я действительно не хотел вспоминать то время, когда во мне открывалась живительная сила. Мать говорила, что это появилось после того, как меня маленького зашибла лошадь, и я лежал без сознания и был при смерти. Я этого не помнил, но, мне кажется, я всегда обладал способностью снять чужую боль, заживить рану, погрузить человека в сон. А еще я умел отключать свое сознание и тогда видел странные вещи, которые происходили где-то не в моем мире. Вдруг появлялись и начинали мелькать замысловатые рисунки и знаки, которые я воспринимал, но не мог понять и объяснить. Я видел диковинное. И сны я видел яркие и тоже очень странные. Бабушка Василина, когда мы ездили к ней в деревню, говорила, что сны мои вещие, только не всем их дано разгадать. Отец на это хмурился, но бабушку не разубеждал…

— Ну, не хочешь, так не хочешь, — не стал настаивать Юрка. — Пошли, я тебя с Ляксой познакомлю. Вот у кого книги!

Я посмотрел на часы.

— Да мы на минутку. Лякса под нами живет, — заверил Юрка.

— Мам, мы ушли, — крикнул он, когда вышли в прихожую. Мгновенно появилась Наталья Дмитриевна. Вслед за ней вышел отец Юрки, Петр Дмитриевич.

— Юра, ты недолго, — напуская на себя строгость, наказала Наталья Дмитриевна. — А ты, Вова, заходи к нам почаще.

— Петр Дмитрич, это Вова, Юрин товарищ, — отрекомендовала Наталья Дмитриевна меня мужу.

— Рад, что у оболтуса появился товарищ, — пробубнил Петр Дмитриевич.

— Ты, давай, не шастай по городу, а больше занимайся, — строго заметил он сыну.

— Что ты, что ты, Петр Дмитрич! Он и так высох весь от этих занятий. Вова какой ладный, а наш — в чем душа держится.

Петр Дмитриевич что-то пробубнил невнятное и ушел к себе.

Был он ростом пониже Юрки, худощавого сложения, с аскетическим лицом и маленькими аристократическими руками с изящными пальцами. «Как у пианиста или скрипача, — подсознательно отметил я. — У Юрки такие же». Сам Юрка роста был выше среднего, спортивный, широкоплечий с накачанными мышцами; в нем, казалось, не осталось ни капли жира, и потому он казался худее, чем был.

У Алика Тарасова квартира оказалась копией квартиры Богдановых, но жил он вдвоем с матерью, врачом Скорой помощи. Отец погиб в конце войны на подступах к Берлину. Когда Юрка познакомил меня с Аликом, и тот, назвав себя, из вежливости проговорил обычное «приятно познакомиться», я понял, почему его прозвали Ляксой. В разговоре слова с буквой «р» катались у него во рту как галушки в сметане. Хотя для этого смешного прозвища могли быть и другие поводы. Даль объясняет слово «лякать» как южное «пугать», «лякаться» — пугаться, а «лякс» — пугливый человек, а в английском языке слово «lax» переводится как «вялый», «слабый», «нерешительный». Все это соответствует характеру Алика, парня с робким взглядом умных и настороженных глаз.

Алика мы застали дома одного, мать дежурила на скорой помощи. В комнате Алика всю стену от двери до окна занимали книжные шкафы, заполненные, а лучше сказать, забитые книгами. Но меня не интересовал классический набор собраний сочинений, и длинные ряды известных авторов. Зато я жадными руками брал старинные фолианты, держал их и листал, проникаясь благоговением к именам давно ушедших писателей, составивших славу «золотого века» литературы. Здесь был В.П. Мещерский в пяти томах 1879 года издания, Жуковский в четырёх томах 1895 года, издательства Глазунова, сборник стихов Андрея Белого «Золото в лазури», 1904 года, и двухтомник Аполлона Майкова 1914 года, изданного Марксом приложением к «Ниве», а еще «История цивилизации Англии» Бокля. Я с интересом разглядывал «Детский географический атлас» аббата Прево, 1767 года и понял, что к Алику я теперь еще не раз загляну, тем более, что у него есть и эзотерическая литература, которую просто необходимо посмотреть. А зелененькую книжечку П.Д. Успенского «Четвертое измерение» второго издания 1914 года я робко выпросил, чтобы взять на денёк домой.

Алик, скорее от скуки, увязался провожать меня вместе с Юркой.

Ленинская все еще жила растревоженным муравейником, хотя народу стало меньше, чем час назад. Зато Московская выглядела малолюдной, и только полупустые трамваи нарушали ночную тишину.

На перекрестке Московской и Степана Разина мы расстались.

Глава 6

Латинский, препод Зыцерь и Цицерон. Дома у Зыцеря. Язык и культура басков. Переводы с английского. Зыцерь поощряет мои попытки писать прозу. Мила Корнеева. Флюиды любви.

Языки давались мне легко, и я уже к концу первого семестра понимал английскую речь, кое-как говорил, ревностно взялся за Диккенса на английском. Читал, продираясь через трудный в оригинале язык, постепенно проникаясь уважением к добру и человечности его героев и получая удовольствие от языка, пронизанного юмором романа «Домби и сын» с его протестом против бесчеловечности общества и любовью к простому, но честному и трудолюбивому человеку.

Я понял Толстого, когда он, предвкушая удовольствие от чтения Диккенса, говорил своим домашним: «Там он сидит в моей комнате, дожидается меня. Как хорошо. Он любит слабых и бедных и везде презирает богатых»…

Латинский и языкознание нам преподавал Юрий Владимирович Зыцерь. Был он молод, вряд ли старше тридцати

1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 77
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?