Секретная агентура - Эдуард Макаревич

А пока казалось, что все вроде бы шло хорошо. Но на самом деле отношения с миром, с коллегами и соратниками у Мельгунова складывались непросто, он ершился, конфликтовал.

– С Мельгуновым работать все равно что ежевику собирать: все пальцы исколешь и ничего не соберешь, – выразился как-то о нем Петр Струве, известный по тем временам философ и публицист с антибольшевистскими взглядами.

Да, работать с ним действительно было сложно, не все выдерживали. Но неуемная, холерическая энергетика Мельгунова поглощала раздражение соратников. Взгляд его оставался твердым, глаза не замутнены, и он знал, что хочет в этой жизни. В таком настроении он встретил Первую мировую войну.

Он скоро понял, насколько чужд ему агрессивный патриотизм, охвативший офицерство, интеллигенцию и средние слои. Но он не хотел и поражения армии. И тогда Мельгунов начинает разговор о долге литератора перед обществом. Много шума наделала его брошюра, вышедшая в 1916 году, «О современных литературных нравах», в которой он обвиняет русскую прессу в том, что она продалась рынку и забыла об интересах общественного служения, то есть о своем высоком публицистическом предназначении. А публицистика – это и пропаганда, а пропаганда – средство борьбы, тот принцип, ради которого он пожертвовал наукой и которому теперь готов служить верой и правдой в борьбе с новой властью.

В начале 1918 года Мельгунов по большей части и занимался публицистикой, редактировал журнал «Голос минувшего», руководил издательством, читал лекции и состоял в руководстве Трудовой народно-социалистической партии. Он все еще не мог прийти в себя после Октябрьской революции. Раз от разу задавал себе один и тот же вопрос: почему какая-то группка людей, именующих себя большевиками, захватила власть и никто при этом толком не сопротивлялся? Он не мог найти внятный ответ, и от этого становился все более раздражительным и желчным.

Обычно до обеда он просматривал рукописи, долго потом не мог успокоиться и нервно ходил по своему редакционному кабинету, погруженный в раздумья. Потом шел в библиотеку, смотрел последние газеты и журналы, настроение портилось еще больше. Ближе к вечеру сходились в издательство соратники по партии, и под чай начинались бесконечные разговоры: как, почему, кто и что сказал, чем еще удивили новые товарищи-господа?

Но Мельгунов был из тех, у кого злость и раздражение скоро обращались в действие. Он не произносил интеллигентских фраз типа: «Господа, надо что-то делать!» Из его уст после всех этих тягостных раздумий прозвучала вполне определенные слова: «Господа, вот что надо делать!» И он в нескольких фразах очертил идею, которую успел обдумать и взвесить.

Идея сводилась к тому, чтобы образовать некую надпартийную организацию, которая, как видно из показаний одного из участников подполья, Н. Виноградского, имела бы цель «объединить существующие в Москве политические партии на почве общего понимания развертывающихся событий и выработки по поводу их единообразной точки зрения». К этим партиям относились правоэсеровская, народных социалистов и кадетская. Вновь образованная подпольная организация назвалась «Союз возрождения России» и справедливо считала себя контрреволюционной. В аналитической записке ВЧК тех лет задачи «Союза» выглядели жестко и определенно: вооруженное свержение Советской власти с последующим созывом Учредительного собрания, восстановление частной собственности, непризнание мирного Брестского договора с Германией, создание при содействии Антанты нового фронта для борьбы с немцами, создание новой русской армии.

Учредительное заседание вновь рожденного «Союза» провели на квартире Мельгунова. Были деятели от разных партий, все люди представительные: профессора, литераторы, публицисты. Случился интересный казус с избранием председателя «Союза». Предложили, конечно, Мельгунова.

– Ну, что вы господа! Я слаб в организации, дела – не моя стихия. Вот пусть Венедикт Александрович! Он силен по этой части.

Венедикт Александрович – это Мякотин, профессор-историк, публицист, один из членов руководящего совета «мельгуновской» трудовой народной партии.

В этом весь Мельгунов. Он никогда не выставлял себя первым, официальным лицом в каком-либо деле. Быть производителем идей, концепций – да. Но в воплощении их – всегда на шаг сзади, чтобы, если случится провал, коса репрессий, прошелестев рядом, задела лишь первое лицо, которое впереди. Правда, с большевиками у него это не совсем получилось.

«Возрожденцы» споро ладили связи с подпольным правым центром (кадетская, то есть пробуржуазная, организация, ориентированная на Германию), с подпольным кадетским же «Национальным центром» (ориентирующимся на страны Антанты), с эсеровской боевой организацией Бориса Савинкова «Союз защиты родины и свободы». Эсеровская – значит, организация социалистов-революционеров, представляющая интересы крестьянства и использующая террор как средство борьбы. В этой системе подпольных организаций «Союз возрождения России» брал на себя роль политического координатора и стратега политической борьбы с Советской властью.

Так агент ли Мельгунов? А если агент, то чей? Большевистский в роли провокатора или еще чей-то? Нет, не провокатор он и не большевистский агент. Он, до революции принадлежащий к антимонархической оппозиции небольшевистского левого толка, после большевистской революции действительно превратился в агента по убеждению, политического агента, действующего в интересах определенной силы. Коммунистическая пропаганда называла таких – агентами мирового капитала. Во Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, по-простому ВЧК, определили его как агента Антанты, что ближе к истине. Причем, добровольного, инициативного.

Здесь я сделаю краткое отступление. Что такое Антанта, слово на слух страшноватое, вызывающее ассоциации с каким-то звероподобным существом. Придет Антанта, ударит Антанта, сделает Антанта. А это всего лишь русское производное от французского Entente – согласие. Начиная с 1907 года три страны – Франция, Великобритания и Россия – объединились против германской коалиции, так называемого тройственного союза Германии, Австро-Венгрии и Италии. Тогда Европа раскололась на две конфликтующие силы, деятельно готовившиеся к войне за сферы влияния. Когда она разразилась в августе 1914 года – Первая мировая война, – эти две группировки вцепились друг в друга с бессмысленной ненавистью. Когда через три года в России случилась Октябрьская революция и она вышла из войны, а значит из Антанты, Великобритания и Франция делали все, чтобы вернуть ее в окопы. Ведь без нее приходилось только собственной кровью останавливать германское наступление.

Антанта без России почему-то считала, что кровь француза и англичанина дороже крови русского солдата.

Кроме того, Антанта считала, что пример России заразителен, и не дай бог, собственные солдаты откажутся воевать. Эту революцию в Россию надо было душить в зародыше. И поэтому уже в декабре 1917 года в Париже собрались представители правительств стран Антанты и приняли соответствующий меморандум и план вооруженной интервенции в России. Они особо не церемонились и разделили ее на сферы влияния, по крайней мере, в итоговом соглашении: Англии достались российский север, Кавказ, Дон и Кубань; Франции – Украина, Крым и Бессарабия. В январе 1918 года этот план поддержали США и Япония.