Пение пчел - София Сеговия

Однако вместо того, чтобы чудесным образом сближаться, люди делали все возможное для своего разобщения. Первая революция разразилась в Мексике. Затем в остальном мире вспыхнула большая война, которая продолжалась до сих пор. Русские же развязали войну прямо у себя дома, и брат пошел на брата, а подданный – на царя. В июле, после нескольких месяцев в плену, царь, царица, четыре их дочери и маленький наследник престола были тайно убиты, а тела их надежно спрятаны, чтобы никто никогда их не нашел.

В собственной стране Беатрис распространялись леденящие кровь истории о целых исчезнувших семьях, похищенных женщинах, о домах, сожженных вместе с хозяевами. Война между враждующими мексиканскими солдатами стала трагедией, но худшим было то, что касалась она и мирных жителей, поглощенных работой, семьей, воспитанием сыновей и дочерей, мечтающих видеть их отроками, а остальное как Бог даст.

Когда война только началась, Беатрис чувствовала себя в безопасности в своем маленьком мирке, в своей нехитрой жизни, твердо уверенная в том, что, если человек никому не мешает, никто не помешает и ему. С этой точки зрения война казалась чем-то нереальным. Достойным внимания, но далеким.

В конце прошлого века, после сурового наказания со стороны государства, последовавшего за попытками губернатора Видаурри добиться независимости, жители штата Нуэво-Леона предпочитали держаться подальше от тягот войны. «Дурной ветер добра не принесет», – рассуждала Беатрис. Сейчас она поняла, что ошибалась, убедив себя, что, если не нарываться, война не коснется ни ее, ни близких.

Поначалу, будучи слишком молодой и склонной к идеализму, она была против перевыборов и ратовала за действительное право голоса. «Эффективное избирательное право, а не перевыборы» – этот лозунг казался ей элегантным и достойным того, чтобы войти в историю. Конечно, это единственное, что было нужно стране для обновления и торжественного вступления в ХХ век. Здравый смысл неизбежно восторжествует, война закончится долгожданным уходом бессменного и обрыдшего всем президента Диаса, после чего вновь воцарится мир. В итоге единственным благоразумным человеком во всей этой истории оказался Порфирио Диас, который выпустил власть из рук, поняв, что не стоит защищать то, что в защите не нуждается, упаковал свои чемоданы и после недолгих месяцев столкновений покинул страну. Это была развязка, которую ждали все. Долгожданная победа. Точка. Его бегство означало конец драмы. Как же все ошибались!

Очень скоро главные действующие лица фарса под названием «Революция» забыли о согласованном сценарии, воспрянули духом и принялись вставлять в него собственные диалоги и монологи, состоящие из предательств и расстрелов. Либретто первых дней кануло в Лету. Кое-кто решил обогатиться за счет свинца, земель и чужого богатства, другие мечтали усесться на трон. Никому не приходило в голову – а может, не было желания – поставить друг напротив друга два трона, чтобы поговорить без пуль и не вставать с места, пока не будет достигнут мир. Они ревностно принялись вооружать послушный народ и поставили его под командование безумцев, убивавших всех без разбору и чуждых каких-либо представлений о военной этике и чести.

Несколько лет назад эта война перестала быть далекой и диковинной и превратилась во всюду проникающий яд. Самообман у Беатрис закончился в январе 1915 года, в день, когда война добралась до ее дома и даже до ее жизни, да так и осталась в ней, как непрошеный гость – агрессивный, нахальный, бесцеремонный. Она постучалась в дверь, которую отец по наивности открыл, чего Беатрис никогда ему не простила.

Согласно свидетельствам других пассажиров, Мариано Кортес вскочил в поезд в последний момент, когда тот начал движение. Торопливо и взволнованно простившись со своим зятем, он поздоровался с другими пассажирами первого класса и занял свое место. Он уже погрузился в чтение, когда батальон перекрыл пути, чтобы остановить поезд на склонах Альты. Все вздохнули с облегчением, узнав, что речь не идет о захвате всех пассажиров: они искали Мариано Кортеса, чтобы его убить.

Затем они рассказали, как он вышел посреди полей, где его уже поджидали. По показаниям одного из свидетелей, находившегося достаточно близко, чтобы все слышать, его обвинили в сношениях с врагом, объявили изменником родины и приговорили к смертной казни. Приговор привели к исполнению немедленно.

«Я никого не предавал, да и кто вы такие, чтобы меня судить? Но если уж вы решите меня убить, – повторил свидетель слова обвиненного, – стреляйте в грудь, а не в лицо, чтобы жена меня узнала». И чуть в стороне от поезда, на глазах остальных пассажиров, его расстреляли, выпустив шесть пуль в грудь и живот. Так была исполнена последняя просьба казненного – Мариано Кортес вернулся домой мертвым, зато хоронили его с открытым лицом.

В городе романтизировали смерть ее отца. «Представьте только, – говорили все, – умер, стоя один напротив целого батальона. Какая доблесть! А какая любовь к супруге звучала в его прощальных словах!» Тем не менее никто из жителей не присутствовал, когда повозка доставила тело ее отца – недвижного, с равнодушным лицом, изрешеченного пулями, истекшего кровью. Есть в этом хоть какой-то романтизм? А человеческое достоинство? Единственное, что осталось от погибшего Мариано Кортеса, – зияющая пустота.

Отныне им следовало терпеть слова скорби, делая вид, что принимают их. Именно так и вела себя Беатрис, но в моменты самоанализа, подобные этому, она различала в себе такие ярость и ненависть, что ей становилось не по себе. Если она любила отца, то как могла винить его в смерти? И будучи доброй католичкой, почему не решалась взглянуть в лицо епископу с тех пор, как во время отпевания покойного тот сказал, что смерть ее отца – воля Бога, который посылает тяжкие испытания в качестве благословения людям, которые наиболее их заслуживают и непременно вынесут? И почему сейчас с гневом и подозрением смотрит на людей высшего общества, путешествующих исключительно первым классом, с которыми, согласно правилам, должна общаться? Возможно, потому, что кто-то из них был предателем, донесшим на отца.

Соседи шептались: «Он умер из-за одногоединственного ужина». Сочувствующие, обнимая ее по очереди во время похорон, говорили: «Бог забрал его, потому что это святой человек, Богу понадобился на небе еще один ангел, и как повезло семье Моралесов, ведь теперь у них есть собственный ангел, который о них позаботится». «Его убила пуля на войне, – бормотала про себя Беатрис. – Не ужин и не Бог. Убил предатель, который донес про тот ужин в честь генерала Анхелеса. Убил человек, который сообщил, что он сел в этот поезд, который вытащил его из поезда и заставил послушно принять дозу свинца в грудь и живот. Его убил из мести подлый и ничтожный человек, не заслуживающий того, чтобы сидеть в кресле, которое отец отказался освободить. Убили жалкие безвестные солдатишки, а в конечном итоге – его наивность и покорность».

Войну придумали мужчины. Что может сделать Бог против чужого произвола? Выиграл ли кто-нибудь благодаря этой бессмысленной смерти? Никто. Война не закончится со смертью предполагаемого предателя. Шести метких выстрелов оказалось недостаточно: солдаты-каррансисты – а все указывало на то, что это были именно сторонники Каррансы, – пнули труп, словно желая удостовериться, что душа отыскала выход через многочисленные отверстия, проделанные ими. А затем бросили тело посреди поля и отправились восвояси, чтобы продолжать свой повседневный террор, не делая ни единого шага в сторону мира.