Искусство любовной войны - Марта Кетро

— Знаешь, — говорю, — а это довольно обидно: лет восемнадцать кто-то живёт с тобой, спит, ты его кормишь, а потом он заболевает и ни секунды не сомневается, что теперь ты его сожрёшь.

— С другой стороны, — отвечает она, — в этом есть какая-то правда. Ведь от доброты могут и усыпить сгоряча, чтоб не мучился, а ему, может, всего-то слегка поплохело.

Интересно, что среди болящих или просто забедовавших героев встречается та же манера: отползти в кусты и пережить страдание в одиночестве. Не хочется выглядеть слабым в глазах женщины, нет сил соответствовать её ожиданиям, не готов быть обузой — такие объяснения я от них слышала. Надо сказать, это не менее обидно, чем с котиками. Как-то сразу понятно, что человек тебе ни на грош не доверяет, не расслабляется с тобой и не желает принимать помощь. Им всё кажется, что женщину интересует только праздничная сторона любви, а чуть покажи ей проблемы, она в лучшем случае брезгливо отвернётся, а в худшем — ага, попытается сожрать. Хочется спросить: как же ты спал с нею, с такой вероломной, не боялся, что ночью горло перережет?

Бесполезно говорить о том, что забота — одно из базовых женских свойств, что выхаживать детей, животных и недужных для нас так же естественно, как и пудрить носик. Не верят и на передних зубах ползут в укрытие.

Или, может, вид у меня такой, что, чуть что, сразу усыплю, не знаю. Мне-то кажется, я нежная.

И тому есть подтверждения: например, во времена заполошной юности мою кудрявую крышу надолго снёс ролик Эрика Клэптона «Tears in Heaven». Он нарезан из американского фильма девяносто первого года «Кайф» («Rush»).

Точней, снёс её мужчина, который был гораздо красивей, чем хорошо откормленный хиппи, который там за главного героя. Он позволял себе бывать пьяным, больным, однажды я отмывала его волосы, вишнёвые от крови, — и долго потом никого не любила так сильно, как его.

Позже пришлось взять себя за шкирку и зафиксировать, пока не пройдёт тяга ко всякого рода потерпевшим. Ах, эти мальчики в грибах, которых держишь за руку во время трипа; ах, прекрасные невротики, забившиеся в углы; эти больные брюнетистые головы на моих коленях, эти широкие спины, вздрагивающие под пальцами. В конце концов я утомилась от однообразия впечатлений и процитировала кому-то из них фразу, которую сказал мне тот первый герой: «Не смотри на меня глазами раненого оленёнка, сразу хочется добить». Она оказалась изумительно целительной и разрушила всю медицинскую идиллию.

С тех пор я старалась различать героев, попавших в трудную ситуацию, и тех, которые в ней живут. От вторых держалась подальше, а против первых ничего не имела. Но, увы, эти первые не умеют принимать заботу, прям хоть обездвиживай и причиняй добро насильно.

Не знаю, может, недобрая спасательская решимость проступает у меня на лице или что, но реализовывать припадки милосердия получается только с котом, его-то я легко могу вытащить из-за унитаза (обычно он туда уходит болеть, и кто его осудит).

Знала я одного человека, которому всё время доставались необыкновенные женщины. Сам он был мужчина хотя и творческий, но нормальный, а дамы его поражали редкой неординарностью. Что они в нём находят? — вопрошала изумлённая публика.

Я, конечно, тоже полезла исследовать этот феномен. Надо сказать, ответ нашла достаточно быстро, буквально с одной ночи, но чуть позже поняла, что вопрос поставлен неправильно. Всё дело в том, что он находит в них.

Этот человек обладал удивительной способностью к стимуляции женской самооценки. Всевозможными способами, вербальными и не только, он сообщал даме, что она особенная — в хорошем смысле, а не в политкорректном. У неё непременно обнаруживалась редкая сексуальность, талант, познания или просто невероятная тонкость души. На пикаперские техники понижения её ЧСВ он плевать хотел, ему и так давали — именно за честное восхищение. Около него женщины распускались, как цветы, иногда даже немного слишком. По первости приходили к нему, как пришитые, потому что каждому хочется возвращаться на то место, где он лучший, талантливый и любимый. Но, успокоившись, начинали потихоньку задумываться, а чего это они, прекрасные такие, делают с этим занятным, но обыкновенным мужиком? И после этого случались эксцессы, в результате которых герой находил новый цветок и принимался поливать его с удвоенной энергией.

Я была очень упорным растением и отказывалась признавать собственную исключительность. Не хотела быть ни художником, ни ведьмой, ни владычицей морской, а хотела только домохозяйкой и ещё капельку — стрешневским гопником. Он уже почти смирился, но аграрные работы не прекращал, и вскоре угрюмый кактус дал бутон и сделался довольно притягательным персонажем по имени Марта.

Не могу сказать, что я теперь чувствую себя счастливей, но осмысленней точно.

Я к чему. Герой не обязан быть позитивным придурком, не всем так везёт, но он, во-первых, должен уметь восхититься достоинствами ближних — красотой, хорошей работой, талантом, а во-вторых, неплохо бы ему говорить об этом вслух. Тогда под его ногами начнут расцветать лилии, а поля заколосятся с удивительной силой, и капуста взойдёт небывалая.

Этот навык нужен не только в любви, но и в дружбе, умение похвалить другого человека без лести и не свысока (как равного, а не как старательного школьника) — большой дар.

А что касается этих ваших «отношений», у меня есть две истории.

Однажды я гуляла по Тель-Авиву с женщиной, которая гораздо умнее и красивее меня. Редкое, знаете ли, ощущение. Но поскольку она и воспитана лучше, чем я, это не подавляло. Наоборот, я совершенно неожиданно сказала слишком толковую для себя вещь. Она спросила о критериях правильной связи, и я вдруг ответила:

— Очень просто. Отношения, которые тебя поднимают, правильные. А те, что принижают, где ты виноватая, ненужная, неприкаянная, — неправильные.

Вспышки счастья случаются везде, но правда там, где ты себе нравишься и чувствуешь свою подлинность, что ли. Я-настоящая, например, — любимая. А нелюбимая — нет, это какой-то подменыш. А кто-то настоящий — сильный или добрый, у всех по-разному. Надо искать, с кем ты хорош.

Второй разговор был со священником. Он спросил, чего это я не припадаю к матери нашей РПЦ. Я, конечно, промолчала, но много думала. Во-первых, я пока лучше без посредника, индеец разговаривает с богами напрямую. Во-вторых, обычное содержание беседы человека с Богом — это просьба, поиск утешения и благодарность. Просить мне пока нечего, с горестями я почти справляюсь, остаётся третье. И я подумала, что самая естественная благодарность — это радость, природный способ человека поблагодарить Бога. Восхищаться его дарами — лучшее, что мы можем. Заодно поняла, почему моя мама, погружённая в религию, сказала: «Постарайся украсить свою жизнь».

Поэтому отношения, которые лишают радости, разрушительней, чем кажутся. Всё, что забирает эту способность, вредно для души.