Ксеродерма - Николай Викторович Шаталов

не возникают, иногда приближение чужой смерти позволяет задуматься о неминуемой своей, собственной.

— Извините, а вас…

Я, как положено, отрекомендовался.

Сумбур вместо музыки, а она уже явно слышна, она ломится в дверь и постепенно заполняет комнаты. Пятый день третьего инсульта, можно было и успокоиться. Три женщины, имеющие представление о тяжких жизненных проблемах, могли бы не задаваться глупыми и ненужными вопросами, могли бы просто смотреть и не думать.

Приближающаяся смерть только обостряет интерес к чужой, пусть даже уходящей жизни.

— Вам нужен прогноз заболевания и тактика лечения? Одним словом, вы хотели бы знать, что было, что будет и, как и чем всё разрешится?

— Именно для этого мы вас и позвали, — спокойно подключилась к разговору Александра, старшая из них.

Она не могла остановиться. Она смотрела и думала.

— За эти дни ничего не изменилось. В контакт она с нами не вступает, сознание есть, взгляд совершенно разумного человека, надеюсь, как профессионалу вам это даже лучше понятно, нежели нам. Первые два дня она смотрела на нас, теперь только на него. Портрет отца даже не попросила. Три дочери, вроде бы, как мы полагали, любимый муж, всю жизнь вместе, а смотрим-смотрим и ни понять не в силах, ни уяснить. Мы всегда жили дружно и сейчас всё время смотрим на неё и вспоминаем, какой доброй и нежной она была матерью. Мы смотрим и не можем понять, какую жизнь и с кем она прожила, для кого? — тихо сказала Майя и невольно прикрыла ладонью рот.

— А кто он такой? Кто? Кто! Чтобы жизнь, которую мы все прожили вместе в одно мгновенье изменить до неузнаваемости, — возмутилась Александра.

Это заметил не я. Я просто смотрел и думал.

— Давайте лучше отвезём её в больницу. Мы хотя бы здесь приведём всё в порядок. Как вы считаете, доктор? Нехорошо, не прибрано здесь и воздух несвежий. Боимся проветривать, чтобы она ещё больше не заболела, и так плохо, не дай Бог, будет ещё хуже, — сказала Майя.

— Милая, милая Майя, вы сама доброта и милосердие. Думаю, больше она болеть не будет, её здоровье трансформируется. Никуда везти не стоит. Лучше, если она останется здесь. Дайте женщине, находящейся в здравом сознании, пообщаться с человеком, с которым она молчаливо говорила всю свою длинную и трудную жизнь.

Болящая задвигалась левой стороной своего парализованного тела, но лицо оставалось спокойным, только еще одна слезинка из левого глаза.

— Разрешите продолжать? С другой стороны, я считаю, что, учитывая основное заболевание, сопутствующую патологию и общее состояние пациентки, противопоказаний для госпитализации в настоящее время нет никаких. Вот такая дилемма, теперь вам решать, что делать дальше.

Болящая сделала небольшое движение левой рукой.

Женщина многое способна сделать одной рукой, женщина многое может объяснить одним движением кисти, женщина многого может добиться движением одного пальца.

— Послушайте меня: это было стандартное врачебное заключение, а по- человечески, если она впервые достала никому не известную фотографию, то пусть с нею и остается, а вы обирайтесь, именно обирайтесь понемногу, думаю, время пришло.

— Вы хотя бы осмотрели маму. Мы за что вам деньги будем платить, и я полагаю немалые. Приехал, поговорил — вот и всё! — это могла сказать только Александра.

— Вы абсолютно правы, вот и всё. Что смотреть, чего добиваться? Третий инсульт, тотальное нарушение речи, все, кто нужен, рядом, тот, кто долго был нужен, — перед глазами на стене напротив. Вы несколько дней тревожите её душу, пытаясь утешить своё любопытство, а мне в данной ситуации не стоит сейчас разбираться с её телом. Полагаю, нам это делать непозволительно.

— Но ведь она ещё живая. Она всё понимает. Только смотрит, смотрит на него и никаких движений в нашу сторону, никаких подсказок.

— Послушайте, что доктор скажет на прощание. Сделал мало, сказал, что мог. Запомните главное — меньше соседей, сослуживцев, дальних и близких родственников. Они, как правило, приходят группами, чтобы посмотреть на приближающуюся смерть, заглянуть в глаза, почувствовать дыхание. На мертвых, поверьте мне, смотреть боятся, не любят, ибо никто не понимает смерть, её значение и необходимость. Все понимают, что она придёт, но свою не увидишь, а на чужую посмотреть можно, но только если вместе со всеми.

Похороны — что день рождения. Сначала торжественно и сурово, затем весело и непринужденно.

Своё не нужно никому, важно чужое.

Направления взгляда бывшего лейтенанта Советской армии не изменилось. Только ещё одна слезинка из левого глаза.

Не натолкнувшись на темноту, не прорвёшься к свету.

Совершенно беззвучно двери закрываются.

Господь сподобил

Будьте милосердны, двери открываются.

В каждой луне своё солнце.

Майя нашла меня через несколько дней. Не позвонила, а пришла сама, хотя я оставил ей свою визитку.

Говорили тихо в холле поликлиники, в окружении большого количества людей, которым, впрочем, не было до нас никакого дела.

— Я была замужем. Сейчас нет. Я его не любила, детей не получилось, вернее сама не захотела, да и как от нелюбимого человека. Мама умерла три дня назад. Эту фотографию, вместе с молоденьким лейтенантом положили в гроб, вместе с ней.

— Тяжелое, но я полагаю верное решение.

— Мы так тоже подумали, все три сестры. Родственникам ничего не сказали.

— Правильно сделали. Иногда из-за любой мелочи могут загадить, что свадьбу, что похороны.

— Я пойду, мне пора. Мне не стоит задерживаться. Вас все знают, смотрят и думают, с кем вы, а я…

— Майя, кому мы нужны?

— Нет-нет, мне надо уходить. Сказала всё, почти всё, дальше не нужно. Извините, за ради Христа. Не могу.

Она ушла, гордая и независимая, уверенная в себе и своей прошлой и настоящей жизни женщина. Она ушла гордая и независимая, но как мне показалась, так и не сумевшая понять, самую близкую, но, видимо в чем-то далёкую чужую жизнь.

Потом я периодически подходил к охраннику, заглядывал через его плечо в монитор наблюдения, и очень долго картина не менялась. Она сидела на лавочке перед поликлиникой, не курила, не плакала и, возможно, даже не дышала.

Каждый передаёт своё молчание кому-то, и оно не уходит в пустоту.

Господь сподобил влюбиться и выжить в тяжелейшей войне, рожать детей, кормить собственным молоком, делать аборты и снова рожать, и носиться с болящим ребенком на руках, и отказывать или пытаться расшевелить мужа, и плакать, и смеяться, и, наверное, снова влюбляться. Господь милостив.

Господь сподобил в полном молчании, за несколько быстротечных, лишённых речи дней, рассказать молоденькому лейтенанту, как она пролетела, эта длинная и уже безвозвратно ушедшая жизнь.

Господь сподобил покаяться перед ним.