Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу - Джон Кимхи

Только одновременно польских лидеров постоянно мучили сомнения, что они могут ошибаться: они могут быть не правы и в отношении Гитлера, и в отношении их новых союзников на западе. Они мало что могли сделать, чтобы узнать подлинные намерения Гитлера, но они могли попытаться прояснить позицию французов и британцев. Военный министр Польши Каспшицкий фактически без приглашения 14 мая приехал в Париж для переговоров с военными руководителями Франции.

Прямая встреча с поляками несколько смутила французов, так как они только что завершили серию специальных переговоров с представителями британских штабов. Было принято согласованное решение не предпринимать никаких действий, если Германия направит свой удар в первую очередь против Польши, что, по мнению англичан, было наиболее вероятным намерением Гитлера, хотя французы были меньше уверены в этом. Они, очевидно, боялись, как бы Германия внезапно не обрушилась на Францию.

Итогом этих англо-французских переговоров накануне прибытия в Париж польского военного министра было решение, что «не может быть речи о поспешном нападении на линию Зигфрида». Именно этот вопрос собирался обсудить с союзниками военный министр Польши. Как выяснилось, генерал Гамелен и командующий французскими ВВС были не слишком откровенны с поляками. Генерал Вюймен заверил их – всего через несколько недель после принятия как раз противоположного решения на переговорах в Лондоне, – что с самого начала французские военно-воздушные силы будут действовать решительно, чтобы ослабить давление на поляков. Генерал Гамелен лично вел значительную часть этих двуличных переговоров, которые впоследствии обеспечили ему алиби и которые создали у польского военного министра полное впечатление, что главные силы французской армии в составе 35–38 дивизий будут использованы для открытия второго фронта против немцев не позднее 16 дней после нападения на Польшу.

Польская миссия вернулась в Варшаву все же несколько обеспокоенная отсутствием энтузиазма в Париже и особенно тем, что не удалось добиться четких политических обязательств; но она осталась довольна военными заверениями, которые, как она полагала, были получены от генерала Гамелена и командующего французскими военно-воздушными силами генерала Вюймена.

Поляки в действительности зашли значительно дальше в своих предположениях относительно того, что произойдет в начале войны, чем Гамелен был впоследствии готов признать как на суде в Риоме, так и в своих мемуарах. У них, по-видимому, был более ясный и более точный сценарий немецких приготовлений к началу военных действий. Они изложили его французам во время переговоров в Париже и, спустя несколько дней, в конце мая, британцам, когда британская делегация в составе представителей трех видов вооруженных сил прибыла в Варшаву для дальнейших переговоров по вопросу практического осуществления английских гарантий.

Поляки ожидали нападения примерно 77 немецких дивизий. Против них поляки, по их утверждению, могли мобилизовать 52 дивизии, хотя им не хватало тяжелой артиллерии и танков. Однако их главной слабостью было отсутствие необходимых резервов. Они могли обеспечить боевые действия 40 дивизий только в течение трех месяцев. Английская военная миссия пришла к выводу, что без соответствующей помощи союзников поляки выйдут из войны к концу шестого месяца или даже раньше.

Однако главный пункт в аргументации поляков заключался в том, что при концентрации такого большого числа немецких дивизий против Польши у немцев на Западном фронте останется только 25–28 дивизий. Это открывало исключительные возможности для французской армии и королевских ВВС, которые имели бы временное тройное превосходство на суше и в воздухе. Британская делегация полагала, что для обороны западных границ на линии Зигфрида будет оставлено значительно больше немецких войск, примерно 30–35 дивизий. Однако британцы не внушили полякам выводы, к которым пришли на предыдущих штабных переговорах с французами: весьма сомнительно, смогут ли союзные войска на западе сделать нечто большее, чем «сдерживать минимальное количество немецких дивизий, необходимых для обороны линии Зигфрида».

Приближалось лето – опасное время для Европы, когда земля высыхает и становится достаточно твердой для быстрых перебросок войск армий вторжения. Тем не менее правительства и военные штабы продолжали обсуждать перспективу войны как нечто нереальное. У англо-французской и польской сторон постепенно росло неверие в то, что война действительно может разразиться. Короче говоря, во время военных, политических и дипломатических переговоров все еще господствовала вера в эффективность английских гарантий Польше. Эта вера настолько сильно укоренилась в дипломатических кругах Великобритании, что министр иностранных дел лорд Галифакс счел необходимым подчеркнуть решимость Англии начать войну, если независимость Польши окажется под угрозой или если Польша подвергнется нападению. Однако немцы, узнавшие содержание британских инструкций в день их передачи, благодаря неожиданному успеху итальянской секретной службы, отнеслись к предупреждению спокойно. Мы приближаемся к роковой дате, когда Гитлер дал ясно понять своим вооруженным силам, что британская угроза его больше не сдерживает. Он тщательно оценил эти угрозы, и они его больше не пугали.

Таким образом, майские переговоры шли на разных уровнях. Мы проследили ход переговоров между британцами, французами и поляками и между британцами и французами без поляков. Две серии переговоров пришли к совершенно разным выводам: у поляков создалось впечатление, что, хотя и крайне неохотно, британцы и французы придут им на помощь, если они подвергнутся нападению немцев. Они также несколько успокоились, так как поверили, что при создавшихся условиях немцы не вторгнутся в Польшу.

Британцы и французы, в отсутствие поляков, пришли к существенно иному выводу. Они согласились, что в случае нападения на Польшу ничего не смогут сделать для поляков, разве что гарантировать в долгосрочной перспективе разгром Германии. Однако их не слишком беспокоил такой вывод, так как они также верили, что будет найдено политическое урегулирование на условиях, приемлемых для британского и французского правительств. В результате заседания объединенного штаба, начавшиеся в конце марта и продолжавшиеся в апреле и мае, приобрели характер чисто академических упражнений, в которые мало кто из участников верил. Французские предложения, изложенные Гамеленом и Вюйменом при переговорах с польским военным министром, выражали те же настроения.

Но пока решающим элементом в сохранении равновесия была уверенность поляков, что британцы и французы их поддержат и что из-за Данцига войны не будет. Эта самоуспокоенность в Варшаве усилилась после визита советского заместителя комиссара иностранных дел Владимира Потемкина, состоявшегося 10 мая, незадолго до отъезда военного министра на переговоры в Париж. Переговоры Потемкина с польским премьером, полковником Беком, получились необычайно сердечными и успокоили поляков. Он заверил их, что Советский Союз понимает тяжелое положение Польши и намерен продолжать отношения между двумя странами, которые он считает хорошими, правильными и нормальными.

Бек был особенно доволен тем, что советский министр заверил его в понимании советским правительством позиции, занятой Польшей в отношении предполагаемого русского альянса с Британией, Францией и Польшей. Бек объяснил Потемкину, что политика польского правительства – не вступать в особые отношения ни с одним из двух своих могущественных соседей: ни с Россией, ни с Германией. Более того, Потемкин передал Беку инструкции своего правительства, где было сказано, что, если Польша подвергнется вооруженному нападению, Советский Союз будет проводить политику благожелательного уважения к Польше. Это обсуждение бросило любопытный свет на советские намерения, учитывая советские протесты относительно неблагоразумного отношения поляков во время британских переговоров о совместных действиях с Советским Союзом.