Жуткие снимки - Ольга Апреликова

Мурка когда-то слышала про почти мифические, наверное дорогие, программы, которые собирают все следы, которые оставил в Интернете человек: фотки, посты, комменты, переписку – и создают из всего этого посмертный бот, с которым можно разговаривать, советоваться и все такое. Как будто общаешься с человеком с того света. Она полистала Васькины посты: с его ботом, похоже, можно будет общаться только про «гончие машинки» и шпаргалки по математике. В переписке – тоже немного. Васькина цифровая личность никогда не будет полноценной. Он еще и умом-то не жил, в общем, он – только рос.

Нечаянно вспомнился пароль от его аккаунта: цифры ее дня рождения. Не забыть никогда… Ой. А что, если…

Кто же знал Ваську лучше, чем она?

Боясь задуматься, она перешла в Васькин аккаунт и выложила пару годичной давности его фоток – тех, из Диво-острова. С каруселями. Одна – сумасшедшая, на цепочной карусели «Седьмое небо», высоко-высоко над парком, над городом, над миром. В небе. И подписала: «Я умер. Я здесь».

Здравый смысл очнулся и истерически заверещал.

– Я больше не буду, – подумав, пообещала ему Мурка. – Дурацкая игра. Все равно меня вычислят в секунду.

Под фоткой Васеньки щелкнул первый лайк. Потом – еще…

3

Второго июня к девяти Янка отвезла ее в чужую школу на экзамен по русскому языку. Там в холле уже толпилось множество народу, пахло парнишками и дешевыми духами. Мурка отыскала своих, отдала классной выключенный телефон, зарегистрировалась, отстояв шумную нервную очередь, и с паспортом в кармане и черными гельками в кулаке прошла сквозь металлоискатель в тишину коридора. Нашла аудиторию, заглянула – класс как класс. Облезлый немножко… Тетки сидят: одна старенькая беленькая овечка, другая, потолще и помоложе, – совсем каракулевая, чернявая с проседью… Вздохнув, вошла, снова зарегистрировалась. Потом пришлось долго-долго ждать, сидя за партой. И даже порисовать было не на чем.

В общем, сдавать ЕГЭ не страшно. Только очень нудно. Наконец раздали пакеты с заданиями и бланками. Тест она решила влет – дольше перепроверяла. С сочинением пришлось повозиться, но умных собственных мыслей тут от нее никто не ждал, так, информационная обработка текста. Больше хотелось на черновике порисовать, благо ручка гелевая, линия от нее – черная-пречерная… Не удержалась, нарисовала тоненького большелобого Васеньку в белой рубашке, с выгоревшей челкой, с астрами в кулаке – с какого-то первого сентября, что ли… В школе ему было тошно, он ныл каждое утро, бедный. А теперь казалось, одиннадцатилетний Васька сидит рядом за партой, на пустом соседнем стуле, подглядывает, как она рисует его и пишет дурацкое сочинение, – и, качая ногами, неслышно хихикает – он-то от ЕГЭ избавлен. А ведь правда. Ваське-то ЕГЭ никогда не сдавать. Не поступать в институт, не жениться, не болеть, не стариться… Не мучиться жизнью. Как там у Пушкина? «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?» Она чуть отодвинула стул, чтоб Ваське было просторнее, положила перед ним оставшийся лист черновика и запасную ручку: может, порисует, скучно ведь ее ждать… Отыскивая в скучном тексте авторскую позицию, расписывая по плану, как учили, все остальное, она старалась не смотреть в его сторону и не прислушиваться – но где-то на самом краю слуха шуршала рубашка, поскрипывал расшатанный школьный стул, слышалась возня и детское посапывание… От того, что он рядом, внутри стало тепло. Невольно улыбаясь, она быстро переписала сочинение с черновика в экзаменационный бланк, перечитала; еще разок просмотрела тест – вроде годно. Пошла сдавать всю охапку бумаги. У нее все приняли, а потом тетка-организатор с белыми овечьими кудряшками спохватилась и шепнула:

– Девушка, вы там на парте вон еще – что за бумагу оставили?

Она вернулась: ручка лежала с другой стороны, а на бумаге… На бумаге исчезала, таяла линия, очерчивающая растопыренную детскую ладошку: вот отогнутый большой палец, вот чуть кривенький, родной мизинчик… Все исчезло. Как не бывало.

– Девушка, с вами все нормально? – Тихонечко подошла организатор, тараща выпуклые овечьи глаза. – Вам плохо?

– Извините… Все нормально. Это я тут чистый лист забыла, вот, и ручку… Все. Я могу идти? – и про себя добавила: – Васька, идем.

…Встретились с Янкой на Рубинштейна:

– Ты чего такая грустная? Как сдала?

– Да вроде все написала… Устала просто. А у тебя как?

– Да тоже вроде хорошо руководитель отозвался, замечаний было только два. Мурка, кошка моя любимая! А давай-ка мы пойдем, попьем чего-нибудь капучинистого, а потом пройдемся, платьице тебе на выпускной поглядим. И мне в ресторан после защиты тоже надо что-то необычное. Ага?

– У меня столько денег нету.

– Ничего, сегодня ты со Шведом ассистенткой поедешь: научилась ведь уже объективы различать и зонтики ставить? А это оплачивается.

– Вы меня балуете.

– Ага. Но еще мы тебя эксплуатируем по полной. Ты ж работаешь и как помощница-ассистентка, и как настоящая модель. Швед счастлив. Фотки с тобой показал в агентстве, так там люди от зависти локти грызут, но…

– Но что?

– Жуткие, говорят, фотки. Бездонные. Потусторонние. Шоковые. Как ты делаешь такие глаза? То белые, то серебряные… Да, и все еще не сразу верят, что ты не нарисованная. У меня, кстати, тоже мурашки, когда я на готовые работы с тобой, где ты не твой братик, конечно, смотрю, будто это и не ты вовсе, а кто-то… С той стороны, что ли. Посланница потустороннего какая-то. Жутенько, да. Но народ такое обожает. Ты молодец, Швед молодец… О, вот моя любимая кофейня. Давай туда!

– Там дорого!

– И что? Котенок мой ненаглядный, пойми уже – ты заслуживаешь самого лучшего! Ну, и первый экзамен надо отметить, правда?

– Первый экзамен – это еще не праздник, – проворчала Мурка, но пошла за ней.

В интерьерах этих Янкиных дорогих кофеен и кондитерских она в стареньких школьных юбочке и белой блузке чувствовала себя неловко. Янка поняла:

– Какая ты сегодня – школьница-школьница. И нервничаешь так же: по-школьному. А на самом-то деле ведь все хорошо. Последние школьные денечки, и все – аттестат и свобода. Лето. И ты, Мурлетка, – красавица, пойми это уже наконец. Молоденькая только очень. И миниатюрная, да.

– А ты сегодня – ну просто фея-крестная. Ты чего такая добрая, Янка?

– Так. Мне нравится представлять, будто ты моя сестренка.

За столиком, устроившись в уютном кресле, расправив белую юбочку, Янка добавила:

– Я и за Шведа очень рада. Он в работе с головой, такой весь при деле, а то до тебя все нервничал, все рыскал, все искал, как фоткать, кого фоткать, что фоткать… А ты ему будто все замыслы в один фокус собрала. Просто муза концепт-артов. И ты вроде удачу приносишь: ему заказы повалили жирные, а у меня с дипломом все гладко пошло… Так что нам на платьица хватит, на любые. Швед велел не жмотиться.

Мурка не ожидала, что на ее тощую мелкую фигурку найдется приличное платьице. Но Янка привезла ее не в ТЦ, а в какой-то особенный бутик к знакомым сестрам-близняшкам, похожим на черненьких суетливых стрекоз, и там началась жизнерадостная возня с примерками того, другого – пока вдруг у самой Мурки не вырвалось: «О-о-о-о!» при виде нежного платьица из серебристой тафты.