Предел несовершенства - Людмила Феррис

— Я чего волнуюсь, — объяснил он заму. — Сейчас могут начать цех «шерстить», а у нас чуть ли не в каждом углу садово-огородные принадлежности валяются. То один начальник притащит со своего участка, то другой, да и рабочие свою утварь в порядок приводят. Ты, пожалуйста, с Костей Ждановым поговори, чтобы он просмотрел все закоулки, и ни одна тяпка не валялась. А то, знаешь, это убийство Федора нам аукнется, прокуратура начнет проверки проводить дополнительные, опять будем объяснительные писать, к гальванике привяжутся, к ваннам золочения… Кстати, ты отчеты последние бухгалтеру сдал?

— Не волнуйтесь, Василий Егорович, с отчетами полный порядок. Претензий по драгметаллам к цеху нет. Отчитываемся по золоту и серебру до шестого знака.

— Самое главное, почему Крупинкина убили, за что? Он, конечно, мужик вредный был, на язык острый, но за это не убивают. И еще, как ты думаешь, кто эти злосчастные пики приволок?

— Да кто угодно мог. Сами знаете, кому не лень, всякую шнягу в цех тащат. Одному просверли, другому припаяй, третьему в печь сунь. Любой термист безо всякого ведома мог халтурку взять. Нам этого не узнать, будут молчать, как партизаны. А что касается Крупинкина, даже и предположить не могу. Вы ведь его давно знаете, может, какие старые делишки всплыли?

— Какие делишки, Толя? Он на заводе со мной почти тридцать лет трудится, я его мальчишкой помню. А истории, ну, помню одну, когда его на «Скорой» из цеха увозили с приступом аппендицита. Женился на нашей девчонке из цеха, дочка у них. Вот вроде и все истории. Хотя помнишь, у нас недавно на этом участке технологическая авария была, когда все содержимое гальваники спустили в канализацию?

— Ну, смутно так.

— Как смутно? Комиссия еще была. Первый случай в моей практике. Федька тогда в смену работал.

— Василий Егорович, что старое ворошить, про эту аварию все забыли, и вы не вспоминайте.

— Да, лучше забыть. — Василий Егорович хорошо помнил, что это была смена Крупинкина, но воспоминания негативно отражались на его здоровье, и он категорически не хотел к ним возвращаться.

Когда он только стал начальником цеха, был молодым и амбициозным, произошла история, в которой тоже действующим лицом был Крупинкин. Этот случай он давно вычеркнул из памяти, но сейчас вдруг вспомнил, как будто произошло это вчера. Василий Егорович Половцев поежился — воспоминания отравляли ему жизнь.

— А то представляете, что в свете убийства могут «довесить», — продолжал зам.

— Ты же в комиссии от цеха был, комиссия сделала вывод о технологическом характере аварии, а я выговор получил и премии лишился. Нет, что-то тут другое, Толя, другое. Были у Крупинкина свои загадки. Может, Маша что знает?

— Маша — это кто?

— Жена его. Были у Феди свои странности.

— У всех у нас, Василий Егорович, свои странности.

— Нет, тут что-то другое. Другое. Не дай бог, отголоски старой истории!

А у него давление, и часто давит сердце, и вообще он хочет дожить до пенсии.

Где-то далеко звонил колокол, и Юлька не понимала, то ли этот звон идет с неба, то ли из земли. Она открыла глаза, и выяснилось, что мелодия звучит из телефона.

— Да! Говорите!

— Джулия, ты проспишь работа. У меня уже вечер, Мед, а ты в кровать.

— Я не в кровать, Кевин, я спала, и спасибо, что ты меня разбудил.

Телефон запиликал, и связь прервалась. Юлька вдруг совсем без причины вспомнила пушкинскую Татьяну из «Евгения Онегина»: «И ранний звон колоколов, предтеча утренних трудов, ее с постели поднимает». Как красиво говорили и писали тогда о женщинах, как восхищались ими! А что сейчас, как пишут в Интернете, ждала девушка принца, ждала, а пришел почтальон и принес ей пенсию, никакого звона колоколов и романтики…

— Как жаль, что ты уехал, и как я не хотела тебя отпускать! Мне так хорошо было засыпать и просыпаться в твоих объятиях, слышать твой голос, твой смех, видеть твою улыбку и глаза, готовить завтрак и все время чувствовать тебя рядом! Как я не хотела тебя отпускать! Мы не совпадаем сейчас по времени, у тебя вечер, а здесь утро, между нами огромные расстояния, моря и океаны, но мы вместе, несмотря на то что я не могу бросить все и уехать с тобой, точно так же, как ты не можешь бросить все и остаться…

Юлька прошлепала на кухню, налила кофе и вспомнила, что сегодня она планировала встретиться с Марией Петровной Крупинкиной, вдовой убитого гальваника Федора. Правда, об этой встрече Мария Петровна не ведала, но у хорошего журналиста всегда есть пара приемов, чтобы завести нужное знакомство.

Все, что ей удалось узнать про эту семью, умещалось в две строчки репортерского блокнотика. Пенсионерка, дочь уехала в Турцию на заработки, там и осталась. Дом, в котором жили Крупинкины, был так называемой «старой застройки», с массивными окнами и дверями. Подъезд оказался открыт, а вот дверь в квартиру была на удивление дорогой и стильной. Юля нажала на звонок несколько раз, и только через несколько минут дверь открыли.

— Здравствуйте, я журналист местной газеты Юлия Сорнева, готовлю материал о реформе ЖКХ, о советах домов, хочу узнать, как вы оцениваете работу вашего ЖЭКа.

Тетка в старом халате уставилась на нее блестящими очками.

— Ой, я тебя узнала, газету вашу читаю. Хорошо пишешь. Только не до интервью мне сейчас, мужа два дня как похоронила.

— Вы меня простите, как вас зовут?

— Мария Петровна. Да ты проходи, коль пришла. Чай будешь?

— Буду, конечно. Вы уж меня извините, я все квартиры в подъезде обстучала, никого дома нет.

— Так на работе люди, я только вот на пенсии. Федор тоже работал. Это муж мой покойный. Дочь не приехала на похороны, видите ли, из Турции сюда слишком далеко лететь, а то, что мать с отцом последние жилы на нее тянули, это как само собой разумеющееся. Ты проходи, проходи. Я целыми днями одна, поговорить не с кем.

Юлька села на самое удобное место на кухне и облегченно вздохнула, что первый этап она выполнила — встреча состоялась, а дальше только от нее самой зависит, что она сможет вытянуть из этой женщины, чтобы приблизиться к разгадке, кто убил ее мужа. Работа журналиста тем иногда и нравилась ей, что люди охотно шли на контакт и старались рассказать журналисту о своих проблемах, делились сокровенным. Но когда оказывалось, что свои проблемы они никогда не пытались решать сами, а перекладывали их на постороннего человека, пусть даже журналиста, этого она не понимала. Здесь же был тот самый случай, когда откровенность ценилась на вес золота. А Марии Петровне, похоже, очень надо было выговориться.

— Мы в этой квартире всю жизнь прожили, Федькиных родителей это квартира. Он меня сюда совсем молоденькой девчонкой привел, тут дочка выросла, родители его померли. Жизнь вся в квартире и прошла.

— Хорошая квартира, светлая, — согласилась Юля.