Нефритовый Глаз - Дайан Вэйлян

— Спасибо, но в меня уже ничего не влезет! — отказалась та, с благодарностью глядя на единственного человека, сделавшего для нее хоть что-то доброе за целый день.

— Ешь, пока дают! Пища — одно из величайших удовольствий в жизни! — настаивал дядя Чэнь и положил блинчик на тарелку Мэй.

Она улыбнулась и откусила кусочек, обратив внимание, что сам дядя Чэнь к утке не притронулся.

— Кто эта женщина? — спросила Мэй, кивнув на стол, где сидела госпожа Цин.

— О, мы знакомы еще со студенческой поры, — ответил дядя Чэнь. — Она поступила в университет на год позже меня. И посмотри, чем занимается теперь! — Он придвинул к ней визитку.

— Госпожа Юнь Цин, председатель «Бэйцзин-джип», совместного предприятия с «Крайслером», — вслух прочитала Мэй.

— Вот что я тебе скажу, Мэй. Ты правильно делаешь, что начинаешь собственный бизнес. Как раз вовремя. Пора тебе самой управлять своей жизнью. Не дожидайся, когда станет слишком поздно!

— Что значит «слишком поздно»?

— Посмотри на меня. Я всегда следовал указаниям партии, выполнял свой долг и ждал, чтобы меня заметили. В следующем году мне исполнится шестьдесят, а там и пенсия не за горами. И чего я достиг? Да ничего, застрял на подступах к успеху, и надеяться уже не на что. Вот что значит «слишком поздно»!

Мэй еще никогда не видела дядю Чэня таким печальным и решила, что тот, вероятно, выпил лишнего.

Вокруг нее люди сидели, жевали, пили, разговаривали. На улице грохотал фейерверк. Мэй вдруг почувствовала себя в ловушке, словно все они здесь оказались в осажденном городе. Его жители хотят вырваться на волю, а те, что находятся за крепостными стенами, стремятся проникнуть внутрь.

Более полутора лет минуло со дня свадьбы Лу, и дядя Чэнь за это время потолстел еще больше.

— Ты небось удивляешься, чего это я к тебе заявился! — Смущенно улыбаясь, он с трудом втиснул в кресло свое объемистое тело. — О-о, а вот это печенье мне нравится!

Начав жевать, дядя Чэнь вроде бы успокоился и устроился в кресле поудобнее. Улыбка стада более искренней.

Гупинь заварил в чугунном чайничке чай улун. Мэй налила дяде Чэню и себе по чашке.

— У тебя помощник — мужчина? — прошептал дядя Чэнь. — Он заваривает тебе чай?

— Да! — с вызовом ответила Мэй. Она привыкла к подобным вопросам, словно люди воспринимают мужчину-секретаря как нечто неестественное. Некоторые наверняка начинают видеть в ней суровую начальницу, чуть ли не тирана. О бедняге Гупине, вероятно, думают еще хуже.

— У него сильный акцент. Откуда он родом?

— Из Хэнани. Приехал в Пекин в поисках работы. Но имеет полное среднее образование. Он добрый и прекрасно прижился в большом городе. Посылает деньги домой парализованной матери.

Мэй спохватилась и замолчала. Она не желала оправдываться перед дядей Чэнем за то, что взяла Гупиня на работу.

— Хороший парень, — вежливо покивал дядя Чэнь и перешел к делу: — С чего начать? Видимо, с самого начала. — Он откинулся на спинку кресла. — Зимой тысяча девятьсот шестьдесят восьмого исполнилось четыре года, как я поступил на работу в агентство новостей «Синьхуа». Мне тогда стукнуло тридцать. Теперь трудно поверить, правда? — Дядя Чэнь помахал печеньем в воздухе, как флажком, и его большой живот затрясся от смеха. — Да, когда-то мне было столько же, сколько тебе сейчас!

Мэй улыбнулась. Ей было приятно принимать старого друга семьи. Толстый добродушный дядя Чэнь походил на улыбающегося Будду.

— Зима выдалась суровая, снежная. В стране царила политическая неразбериха, лилась кровь. В рядах «красных охранников» произошел раскол, и фракции передрались между собой, доказывая свою единственно истинную принадлежность к маоизму. Баррикады перегородили здания университетов, заводов, правительственных учреждений, и воюющие стороны стреляли друг в друга из пулеметов. Да ты и сама все это знаешь.

Но Мэй не слушала дядю Чэня — его слова не задерживались в ее сознании, словно ветер меж ветвями деревьев, — и внимательно рассматривала старика. Голова его оголилась, как осеннее поле после сбора урожая. Остатки волос подкрашены дешевым средством, от которого кожа высохла, будто земля под солнцем.

— Нынче все об этом знают. Но тогда центральное правительство и не подозревало, до какой степени обострилось противостояние в низах. Хунвейбины и боевики из Коммунистического союза молодежи вывели из строя все действовавшие в ту пору каналы связи. Поэтому «Синьхуа» направило меня в командировку в Лоян подготовить репортаж о местных событиях.

— А почему в Лоян? — заинтересовалась Мэй и глотнула чая.

— Ты знаешь, что Лоян был столицей Китая до последнего императора династии Хань? Но это к слову. Кому-то надо было ехать, и выбор пал на меня. Ситуация в Лояне не отличалась от того, что творилось по всей стране. «Красная охрана» разрушала и грабила. Ценнейшие экспонаты Лоянского музея также не избежали печальной участи. Уничтожив памятники старины, хунвейбины в одном из залов музея свалили в кучу произведения живописи, исторические документы и летописи и подожгли. Поэтому само собой разумелось, что в огне вместе со зданием обратилась в пепел и вся экспозиция.

Мэй налила дяде Чэню вторую порцию чая.

— Спасибо. Два дня назад ритуальная чаша, хранившаяся в Лоянском музее, обнаружилась в Гонконге. Теперь ты понимаешь, для чего я рассказываю тебе все это? Вот именно! Если сохранилась чаша, то могли уцелеть и другие экспонаты.

— То есть вы хотите сказать, кто-то вынес их прежде, чем сгорел музей?

— Кто-то выкрал их, вот о чем речь! — сердито воскликнул дядя Чэнь. — А одна вещица, хранившаяся в запаснике, представляла особую ценность. Только несколько сотрудников музея знали о ее существовании, но все они, насколько мне известно, погибли либо от рук «красных охранников», либо в трудовых лагерях. Хочешь узнать о ней подробнее?

Дядя Чэнь уже освоился в кабинете Мэй и самостоятельно угощался печеньем из открытой коробки.

— Император Сянь был последним из династии Хань. В сто девяносто четвертом году нашей эры ему исполнилось только пятнадцать лет, когда полчища бунтовщиков осадили Чанань. Защитники крепости несколько недель отражали яростные атаки врага, но силы были слишком неравные. Поняв, что Западные ворота скоро не выдержат натиска наступающих, император Сянь собрал во дворце своих советников. Те рекомендовали ему перенести столицу в другой город. Лишь один человек возразил против этого. Он сказал, что сдача Чананя врагу покроет позором память предков и императора-основателя Гао-цзу, и вызвался повести в бой императорскую гвардию. Этого человека звали генерал Цао Цао!

— Цао Цао, государь Трех царств?

— Да, будущий правитель Китая. Итак, Цао Цао вернулся в свою усадьбу готовиться к решающей битве. Он знал, как и все его воины, что может не дожить до следующего дня. Хотя императорские гвардейцы были самыми храбрыми и умелыми в боевом искусстве, их насчитывалось всего лишь восемь тысяч против двадцатитысячной армии бунтовщиков.