Хулиганка и бунтарь - Виктория Александровна Килеева

class="empty-line"/>

— Самодвижущийся экипаж, машина.

— Не знаю, не спрашивала.

— А следовало бы. Кем работает?

— Вафельщиком.

— Кем?

— Он делает вафельные стаканчики для мороженого. По ночам, на заводе. Просто он ещё студент.

— Какой интересный юноша. Хорошо хоть, не обсериватель.

— Это кто?

— Тот, кто наносит на спички серу.

— А-а. А я подумала, что это критик, только в разговорной форме.

Спасая Люсю от зачатков депрессии, институтские подруги повезли её в ретро-клуб «Новопарижск».

В клубе им встретился знакомый ди-джей, и Люся была автоматически забыта. Но она всё равно продолжала старательно веселиться. Набравшись храбрости и виски, Люся пошла на танцпол, хотя единственный танец, который у неё получался, назывался «сеялка» и представлял собой энергичное размахивание рук над головой.

— А что это с вашей подругой? — спросил ди-джей, кивая на угловатые Люсины беснования.

— Она танцует.

Утром Люся проснулась уже уставшей.

Она вышла на улицу, и сразу хлынул дождь. Зонта у неё не было — она ещё в прошлом году оставила его у Маши и всё забывала забрать.

— Да что за лето такое!

Люся повязала на голове свой красный шейный платок и была уверена, что выглядит очень стильно. Чтобы никогда больше не походить на серую мышь, она носила исключительно яркие вещи, преимущественно красного цвета. Потом, увидев себя в витрине, Люся поняла, как горько ошибалась, и торопливо распустила волосы.

«Мокрая драная кошка, — с грустью отметила она, столкнувшись со своим отражением в следующей витрине. — Никому не нужная и нелюбимая».

Люся принесла на работу грязь и уныние.

— Ну как, повеселилась? — участливо спросила Катя.

— Настроение — растрёпанный синтаксис.

— Это видно. По твоей причёске.

Люся взъерошила мокрые волосы и страдальчески скривилась:

— Ещё и голова болит.

— Типичное похмелье.

— Сильно заметно, что у меня глаза опухшие?

— Достаточно.

— Я с утра хотела к ним огурец приложить, но у меня только солёный был. Наверное, он как-то не очень помог.

— Наверное, — в ужасе кивнула Катя.

Люся заметила у неё раскрытую книгу.

— Что читаешь?

— «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» Фридриха Энгельса. Надо хоть немного развиваться, а то я прямо чувствую: диплом получила, и всё, мозг усох за ненадобностью.

— У меня, кажется, тоже мозг усыхает.

— Не-ет, это по-другому называется. Это у тебя, подруга, сушняк.

— Лёша, у нас в холодильнике есть что-нибудь попить? — спросила Люся у выходящего из кухни коллеги.

— Есть. Водка.

С нечувственным стоном Люся упала на стул.

— О Господи, что за жуткая музыка?

— Твой телефонный агрегат, — сказала Катя.

Мобильный Люси надрывался, издавая пугающие звуки саундтрека к «Психо» Хичкока.

— Это Чёрный Человек, — расстроилась Люся.

— Что, брать не будешь?

Люся покачала больной головой.

— Лучше б ты мозгоклюя своего так не брала.

— КТО-НИБУДЬ, ОТКЛЮЧИТЕ ЭТУ МЕРЗКУЮ МУЗЫКУ! — взывали из-за перегородки.

— Катька, ты не помнишь, как у меня звук отключается? — засуетилась Люся.

— Без понятия. Да ответь же ты ему!

— Не могу — я его не хочу!

— Да какая ж это сволочь звонит?! — возмутились из дальнего угла.

— Это Вася! — криком ответила Катя.

— Так чего вы его не берёте?!

— Васю никто не хочет.

— ПОЧЕМУ НИКТО НЕ ХОЧЕТ ВАСЮ?

Люся нервничала и кусала губы.

— Дурацкий телефон! Я не помню, как здесь убирается звук.

— Тогда возьми и сбрось, — устало прошипела Катя.

— Я не могу, мне стыдно…

— Слушай, Лысюк, — грозно донеслось из кухни, — либо ты отрубаешь телефон, либо я разбиваю его вместе с твоим Васей!

И Люся взяла.

— Да!

Чече был оригинален, но не своевременен:

— Привет. Могу я поговорить с самой обаятельной девушкой на свете?

Люся с жалостью взглянула на себя в зеркало.

— Э-э… Вы не туда попали. — И отключилась.

Через три месяца молчания снова объявился Денис. Он приехал, как всегда, без цветов — зато с ворохом пустых обещаний.

— Люсёнок, ты прости меня за всё. Мне только ты нужна. А с Надей я расстался… Честно…

Слова тонули в жаре вздохов.

Наутро он ушёл, мимолётом чмокнув её в щёку.

— Целовнул и был таков, — заключила Люся свой рассказ.

— И что дальше? — хмуро спросила Катя.

— Тишина — ни звонков, ни смс.

— Лысюк, сколько это может продолжаться?

— Не знаю.

— Тебе же почти удалось прийти в себя. Работа, новая жизнь, и вдруг опять этот идиот Достоевского нарисовался. Ты скажи, зачем ты ему дверь открыла?

— Я его люблю. Когда он приходит, в мою жизнь возвращается счастье.

— Фантазёрка. В твою жизнь возвращается кошмар!

— Но с ним меня как будто солнцем пригревает, а без него мне холодно, тоскливо…

— Ой, хватит оправдываться.

— Я не оправдываюсь, я утешаюсь.

— Люська, это не любовь! — оборвала Катя. — Это смертельно опасная болезнь, и её надо лечить. Денис — раковая опухоль на твоей жизни, но хирургом можешь быть только ты. И если уж резать, то по живому и сразу.

Через неделю Денис снова явился с ночным визитом. Он начал приставать, но Люся намекнула на то, что секса сегодня, вероятно, не будет. В этот раз, сама себе немало удивляясь, она была почти тверда — не подпускала к телу и требовала определённости.

«Пусть знает моё мнение, и мне плевать, если оно ему не нравится!» — подумала Люся.

— Денис, давай поговорим.

— Зачем? — не понял Денис.

Эта циничность больно резанула Люсю по сердцу, но отступать она не собиралась:

— Денис, ты, наверное, думал, что у нас симбиоз, а у нас… дурдом. Это тебе удобно, а мне… мне плохо.