Приговоренный - Виктория Викторовна Михайлова

парной треской, какое-то желе в стаканчике и две пачки обезжиренного творога. Взял на всякий случай для Бати банку энергетика, а себе протеиновый батончик и две огромные коробки с грибной лапшой. Если уж выбирать из двух зол, то пусть это будет наше отечественное зло.

Обремененный огромным подносом с горой снеди, я тащился по ярко освещенному коридору и уперся в закрытую дверь. Она, конечно, не была заперта, её створки легко распахивались, если через них везли каталку. Но я шел со скользкими коробками стоящими на гладкой поверхности, и обе руки у меня были заняты.

– Позвольте вам помочь, – любезно предложил какой-то высокий мужчина.

Он придержал мне дверь, и дальше мы пошли вместе. Рабочий день давно закончился, и в приемном покое были только две медсестры и уборщик. Этажи тоже были полупустыми. В лифте мы ехал вдвоем, и к моему удивлению вышли одновременно. Я немного напрягся, когда мой случайный спутник свернул в отделение эндоскопической хирургии вместе со мной, и снова придержал мне дверь. Но когда он сунулся вперед, чтобы помочь мне пойти в комнату персонала, где меня ждали родители, я испугался. Может быть, это какой-нибудь агент? Он выследил нас с царевичем, и сейчас арестует меня. А я ещё папу не покормил!

– Тамерлан! – мягко улыбнулся «агенту» Папочка, – тоже в пробку попал?

Я поставил поднос на стол перед большой стеклянной «витриной», за которой уже началась операция, и обернулся к собравшимся. Батя, сверкая погонами, стоял, чуть пригнувшись, и сунув по привычке руки в карманы. Воротник его был расстегнут, а на Тамерлана он смотрел с явной ненавистью. Но тот, кажется, этого не заметил. Гость вежливо со всеми поздоровался, и они с Папой перешли в соседнюю комнатку поменьше. Оттуда тотчас же послышалось шуршание и журчание воды. «Агент» «мылся» и одевался, а Папочка ему помогал, и попутно что-то тихо рассказывал. Потом Тамерлан материализовался за стеклом, а Папа вернулся к нам. Устало опустился на стул, и принялся шуршать пластиковыми коробками. Батя тоже открыл свою лапшу, и сейчас медленно ел, ни на кого не глядя. А я вяло жевал свой батончик, в ужасе поглядывая на завешанный синими простынями операционный стол. На эндоскоп, похожий в моих глазах на тонконогого железного комара. Женщина с синими дредами сосредоточенно поглядывая в микроскоп, орудовала манипуляторами.

– Ты не помнишь тётю Анжелику? – спросил Папа, аккуратно распаковывая стаканчик с желе, – у неё тогда ещё голова побритая была. Ты во втором классе руку вывихнул, она вправляла.

Я радостно кивнул. Чтобы не «светиться» в травмпункте, Анжелика прямо к нам домой пришла. И привела с собой свою приемную дочку. Рыжую, полненькую, круглолицую и чуть раскосую. С приятной загадочной улыбкой, которая отличает детей с синдромом Дауна.

– А вот у Тамерлана с усыновлением не выгорело, – печально вздохнул Папа, – отказали. Ты его не знаешь, Володя, он мой однокурсник. Сейчас заведует отделением гематологии в клинике Пирогова. Академик.

У меня за спиной хлопнула дверь. Это Батя ушел. Молча без объяснений, зло шарахнув на прощенье дверью об косяк. У него бывает. Сейчас за ним лучше не ходить. Сам вернется, когда успокоится. Тогда и спрошу, чем ему так не нравится этот приятный во всех отношениях дядя Тамерлан. К тому же у меня над головой что-то звякнуло, захрипело, и раздался голос Анжелики:

– Елисей! Мойся, и заходи. Тут капилляры кровят. Это по твоей части.

Папочка тут же сорвался с места, и едва ополоснув руки, и втиснувшись в стерильную одежду, почти сразу выскочил с другой стороны стекла. Синий халат на нем сзади болтался. Руки, одетые в черные медицинские перчатки, он держал впереди, согнутыми в локтях, и поднятыми вверх. Ловко протискиваясь мимо столика анестезиолога и операционным столом, он сменил на боевом посту Анжелику. Тамерлан, сидевший неподалеку на отдельном белом винтовом стуле, подскочил сзади, и ловко орудуя локтями, прикрыл Папе спину полами операционного халата. Они обменялись благодарными взглядами. Возможно, о чем-то даже поговорили. Через стекло не было слышно. А ко мне вышла тётя Анжелика. Плюхнулась на свободный стул, устало стянула перчатки.

– Сустав почти разрушен, – задумчиво протянула она, – у него травма какая-то недавно была?

– С лестницы упал, – кивнул я, недоумевая, как она не узнала царевича Алексея в лицо. Но потом понял. Она просто на своей волне. Все они варятся в своем соку. В нужных областях они спецы, им нет цены. В том числе и как людям. Ночью собрались по первому зову со всего города, и делают бесплатную операцию чужому ребенку. Когда им читать исторические книги? Вполне достаточно того, что они без устали штудируют медицинскую литературу. Пусть разбираются только в правых ноздрях. А историю с её равнодушием и документами пусть оставят Коловрату Санаеву.

– Менять надо на титановый протез, – продолжала женщина, – или в инвалидную коляску сядет.

Она ещё что-то говорила, но я не слушал. Было так странно видеть Папочку за работой! Я все не мог понять, как он со своей склонностью все преувеличивать, истерить по любому поводу и насмерть пугаться от такой ерунды, как отсутствие у кого-то прививок, может сейчас так спокойно зашивать мельчайшие сосуды микроскопическими инструментами? Его операционное поле какого размера? Миллиметр или чуть меньше? Он каждый день сует стальные инструменты людям в глаза. Одно неточное движение, и человек навсегда ослепнет. Папа лечит катаракту и глаукому, вырезает какие-то опухоли и стягивает разорванные сосуды. К нему везут людей с травмами. Он видел все, что может по дурости или нелепой случайности произойти с человеком. Проколотые ножами, булавками, обожженные кислотами, паром и огнем глазные яблоки. Возрастные изменения, болезни, конъюнктивиты всех видов он видит каждый день. Когда я сказал, что в хирургии нет ничего красивого, я погорячился. Вся краса хирургических манипуляций в глазах смотрящего. Мой папа со своими тонкими пальцами, аккуратно вращающий ручки манипулятора, был сейчас прекрасен.

– Круто! – буркнул у меня за спиной незаметно для всех вернувшийся Батя.

Ждать

Дядя Тамерлан был чем-то неуловимо похож на Папу. Такой же тихий голос, сдержанность, аккуратность в движениях. Какая-то общая интеллигентность, что ли. Я дремал на свободной реанимационной кровати в палате царевича. Мальчик спал после операции, весь обвешанный трубками и проводами. Тихо шуршал огромный агрегат, отделяющий плазму. Поскрипывал чудо-автомат, очищающий кровь, и насыщающий её ионами. Этот я сразу узнал. Мне такую процедуру часто делали, когда в подростковом возрасте я весь покрылся прыщами. Тамерлан неспешно что-то записывал и все время сверял показатели на мониторах по большой таблице. Потом долго щелкал кнопками, крутил ручки,