Приговоренный - Виктория Викторовна Михайлова

– Нам что, – испугался я, – снова Опеку проходить?

– Зачем? – удивилась женщина, – Алексею Николаевичу через месяц четырнадцать исполнится. Имеет полное право от биологических родителей эмансипироваться. И поселиться в приемной семье, а то и вовсе на съемной хате.

Я обернулся к царевичу. Тот рассеянно крутил в руках яблочное пюре, упакованное в пластиковую имитацию зеленого яблока. А вокруг коляски восторженно носился пылесос Павлик. Окрыленный своей сегодняшней востребованностью, робот на «базу» не спешил, и жужжал по-особенному деловито. Как же мальчик из прошлого века один жить будет? Я уже представил, как Алеша одиноко катится на своей коляске по ночному Невскому проспекту домой, в Эрмитаж, когда раздалась трель видеофона.

Почему-то стало очень тихо.

Жив

Говорят, перед смертью вся жизнь пролетает перед глазами. Сейчас, за те несколько секунд, которые отделяли меня от звонка в нашу дверь и до того, как Батя успел сделать из кухни всего несколько шагов, я тоже пересмотрел незатейливое кино прожитых лет. Ролик был короткий и малосодержательный. Черно-белый и беззвучный. С ожидаемым титром: «Ну, вот и всё!» в финале. Хороший детский сад со зверинцем, собственным маленьким огородом и большим домом на дереве, который у нас с первого же дня отбили девчонки. Не спешите осуждать, мы сражались, как звери. Но, получив свою порцию синяков и шишек, поняли, что джентльмены, и уступили. Гуманитарная гимназия, кующая как под заказ олимпиадников и медалистов. Высокий процент поступающих, своя лаборатория и библиотека, которой позавидовал бы Хогвартс.

Артек, с его абсолютной свободой творчества и строгим делением на зоны. «Будущее», с навороченным космическим стилем. Сюда на смены ждали победителей физико-математических конкурсов, маленьких гениев от точной науки и чемпионов по решению в уме квадратных уравнений. Их серые костюмчики вызывали у меня тоску, и многие со мной соглашались. Умные ребята редко бывали веселыми. «Настоящее», одетое в зелень, увитое лианами, оплетенное сетью гидропоники. Собственная маленькая ферма и фруктовый сад встречали юных биологов и зоологов, философов и писателей. Джинса всех оттенков, фенечки-перышки. Ночной вой под ненастроенную гитару. Мне там одна девочка нравилась. Из соседнего отряда.

А я выиграл путевку в «Прошлое» за проект по раскопкам в районе «Дороги Жизни». Меня окружал старинный советский быт, облагороженный и благоустроенный. Синие шортики, белые футболки. Алые галстуки. Острое чувство собственного несовершенства рядом с оркестром старинных инструментов и десятилетним победителем конкурса конструкторов древних машин по чертежам авторства Да Винчи. И не было для меня места лучше тем летом, чем единственный сохранившийся корпус древнего пионерского лагеря. Творческие зоны друг с другом почти не контактировали. Столовые у всех были разные, развлечения отдельные. Все тридцать отрядов встречались только на большом лагерном квесте, позволяющем вволю побегать и повоевать с использованием тех технологий, которые сами же и создали в течение смены.

Слились в одно болезненное нервное месиво старшие классы. Спортзал, зачеты, баллы, поверки, госэкзамен. Поступление. Ну вот, я и студент! Отсрочка от военной службы, ушедшая в армию девушка. Недолгая малосодержательная переписка. Короткое: «Нам надо поговорить». Папочка с чашкой какао. Тяжелый взгляд Бати из-за двери. Наверное, я сам виноват, что она меня не дождалась. Быть может, мне тоже надо было уйти служить на пять лет. Она искала во мне богатыря-защитника, а нашла книжного червя. Папенькиного сынка. Архив, практика, раскопки. Два месяца в Старой Ладоге. Воспаление легких после купания в проруби на Крещение. Короткий роман с медсестрой. Одобрительное похлопывание по спине от Бати, «Мужик растет!» А после снова какао с маленькими зефирками от Папы. Определенно, в любви мне не везет. Надо было попробовать себя в азартных играх.

Я поднял глаза. Все присутствующие на миг замерли. Молча зависла, сверкнув на меня глазами, Ирма Йоргиновна. Быстро пробежалась пальцами по клавиатуре, коротко нажала на эскейп и облегченно выдохнула. Папа по какой-то давней привычке прижал к себе младенца. Тревожно высунулся в коридор, прислушиваясь. Батя никогда не открывает двери сразу. Годы жизни под контролем Опеки приучили нас всех быть очень осторожными. Печально и задумчиво смотрел Алеша. Быть может, он, как и я, ждал, что его найдут, и вернут обратно на казнь. Ведь пришел за ним чужой человек в дом купца Ипатьева. Кто знает, сколько в мире ещё таких визитеров? Казалось, в задумчивости застыл даже пылесос Павлик. С одной стороны, на кухне было много народу. С другой, долг звал его ко входной двери. Где-то в его железных мозгах боролись два источника его повседневных радостей. Что предпочесть, тапочки четырех человек на кухне, или новая грязь принесенная в дом кем-то совершенно неизвестным? Долг победил, и Павлик, моргнув лампочкой, медленно, как бы извиняясь, ускользнул в прихожую.

Меня тревожила тишина у входной двери. Если за мной пришла милиция, то почему молча? Сотрудники этой структуры, приходя к нарушителям закона, не церемонятся. Не затрудняют себя предварительными звонками, ненужными предупреждениями. Заходя в чужой дом, они громко здороваются и представляются. Закон приходит не для развлечения. И он здесь в своем праве. Сразу же, как бы на всякий случай, показывают всем свои документы и ордер на обыск, или арест. Благодаря Бате я хорошо знаю, как себя вести, что говорить. Но кроме шуршания Павлика я не слышал ничего. Вошедший молчал, Батя тоже. Но потом послышались тихие шаги, и в дверях кухни, седом за моим отцом материализовался профессор Санаев. Недобро глянул на меня, чуть поклонился Алеше. Остальных он, как будто, и не заметил.

– Здравствуйте, Алексей Николаевич, – сказал он тихо, но твердо, – уделите мне несколько минут.

Все присутствующие, не сговариваясь, потянулись в коридор. А Коловрат остался с мальчиком, да ещё дверь за собой прикрыл. Я ждал снаружи, и у меня мелко подрагивал кончик носа. До сегодняшнего дня я не знал, что такое нервный тик. То есть, знал конечно. У меня папа врач, я вообще много чего лишнего знаю. Просто у меня тика отродясь не было. Тихий разговор на кухне был едва слышен из-за толкотни, царившей в прихожей. Уходила домой старая Ирма, расплакался не вовремя её внук, вырванный из заботливых объятий Папочки, разбрасывая мелкое печенье, все покрытое слюнями. Павлик от восторга аж повизгивал. Батя что-то ворчал, извинялся, и клялся, что этот случайный визитер не из милиции. А я силился расслышать хоть какие-то целые фразы. Но до меня доносились лишь малопонятные отдельные слова. «Дагмара», «корабль», «из Ливадии». «Великие княгини». «Ганина яма». «Канонизация». Я не выдержал, когда