Приговоренный - Виктория Викторовна Михайлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Есть свободная операционная, – деловито сообщил нам Папочка, пролистав свою записную книжку почти до самого конца, – потерпите ещё пять минут, всего один специалист остался.
Он вышел, и мы с Батей и задремавшим у меня на коленях Алешей слушали, как он говорит кому-то по телефону: «Тамерлан? Извини, что отрываю. Нужна помощь без объяснений». Батя сидел мрачнее тучи. Наконец, после короткой тихой беседы Папа вернулся в комнату и объявил, что пора собираться. Мы никогда не вызывали скорую помощь. Любой врач, от педиатра до пластического хирурга, получает право установить на свою машину спецсигналы и красный крест. Потому, что ни один доктор не может отказаться помочь раненному. Какой бы врач не проезжал мимо автомобильной аварии или лежащего на земле человека, окруженного зрителями с мобильными телефонами, он обязан посадить его в свою машину и доставить в ближайшую больницу. Пользоваться правом проезда по встречке из пустой прихоти никто не станет, так можно и без диплома остаться. А потерявший уважение коллег врач уже никогда не станет среди них «своим».
Оставившего на розовой клеенке приличных размеров алое пятно, грозящее в любую минуту перетечь на наш неприкосновенный диван царевича со всей возможной осторожностью перенесли прямо к иглой в коленке на заднее сиденье папиной машины. Три небольших пакета с его кровью Папочка аккуратно погрузил в сумку-холодильник, которую мне никогда не доверял даже в руках нести. А на торчащую канюлю иглы надел специальный колпачок. Я с тревогой видел, что ранка вокруг иглы все ещё кровоточит. Помню, тогда мне показалось, что мальчик потерял ведро крови, и вот-вот двинет кони у меня на руках. Мы сидели сзади, и я чувствовал, какие у него ледяные руки. Не спросив разрешения, я набросил царевичу на ноги яркий шерстяной клетчатый плед, гордость Папочки, привезенный им откуда-то из монастыря Эскориал. Батя, скрипя зубами, устроился на переднем сиденье. Выглядел он так, словно собирался на войну. Не знаю, зачем, но он надел свой парадный мундир. Спокоен был только Папочка. Он как бы между делом разобрал сумку с продуктами. Обычно он все моет антисептиком, прежде, чем поставить на строго отведенное место в «холодильник №1». Но сейчас просто рассовал все, как попало. Времени было в обрез.
На въезде в город была небольшая пробка. Мы уверенно мчались мимо стоявших в ней водителей по выделенной полосе для автобусов, как вдруг я почувствовал что-то мокрое на своей ноге. Я уже подумал, что это кровь. Но поглядел на Алешу и увидел, что он плачет. Побелевшими пальцами он изо всех сил цеплялся за кресло. Но машину все равно трясло. Нет ничего страшного в тряске на заднем сиденье, если ты здоров. А вот для человека с огромной иглой в колене любая ямка на дороге превращается в непреодолимую преграду. Папочка понимающе кивнул и сбавил скорость до минимальной разрешенной.
Нам тут же начали сигналить сзади. Ближе к ночи скорость на дрогах повышается. Людей уже нет, велосипедисты ездят по специально проложенным дорожкам, и с автострадами нигде не пересекаются. Гоняй, не хочу! Естественно, автомобиль с медицинской мигалкой, еле плетущийся по "выделенке", превратил её в третью запруженную полосу. Водители автобусов, привязанные к расписанию, справедливо требовали освободить им дорогу. Папочка весь красный, рулил, поджав губы. Он чуть принял вправо, и нас тут же начали обгонять маршрутки, одно- и двухэтажные автобусы с недовольными мужчинами и женщинами за рулем. Один из водителей маленького туристического автобуса поравнявшись с нами, несколько раз демонстративно надавил на клаксон. Батя, перегнувшись через водительское кресло, улыбнулся, и любезно предложил:
– В х-й себе подуди! Или на пятнадцать суток к себе в гости приглашу.
Дискуссия тут же свернулась, злобный водитель умчался, а я видел, что Батя, отвернувшись, и глядя в окно, улыбается. И плечи у него как будто шире стали. И Папочка улыбнулся. Включил музыку, и в машине сразу стало уютно, как дома. Как будто мы едем не спасать жизнь смертельно больному ребенку, а на пикник. Все таки хорошо, что мама за мной не вернулась. И Алеше с нами будет хорошо. Почему-то я был уверен, что мои отцы тоже так думают.
На своей волне
Встречали нас, как дорогих гостей. Прямо к машине прикатили навороченную беленькую каталку, очень аккуратно переложили на неё Алешу, пристегнули ремнями, и медленно закатили в лифт. Я все время шел рядом и держал его за руку. Женщина, ростом мне по плечо, с едва прикрытыми медицинской шапочкой синими дредами и выглядывающими из-под длинных рукавов униформы татуированными запястьями, задавала разные вопросы, на которые отвечал в основном Папочка. Царевич лежал, прикрыв глаза. А на укрывавшем его одеяле внизу расползалось алое пятно. Чтобы не смотреть на него, я пялился по сторонам. Эта не была узкоспециализированная клиника. Обычная маленькая больница на окраине. Стены украшали разнообразные плакаты и социальная медицинская реклама. В основном она затрагивала подростковую контрацепцию, крема для зубных протезов и прочие высокотехнологичные и не очень медицинские товары. Здоровые атлеты в роли инвалидов во всевозможных бандажах, колясках для спорта и танцев были не убедительны. А вот молодого печального парня с рекламы средства от какой-то половой инфекции было откровенно жаль.
–Это хорошо, что иглу оставили, – одобрительно кивнула женщина, – не придется второй раз колоть. Прямо сюда катетер введем. Когда мальчик в последний раз ел?
Я ответил, и тут же вспомнил, что мы-то с Батей и Алешей хотя бы что-то поклевали. А Папочка пришел домой голодный. Наверное, он рассчитывал на тихий семейный ужин. Но потом все его планы пошли прахом. Я отпустил царевича, который этого, скорее всего, даже не заметил, и отправился на поиски автомата с едой. Здесь, как и в большинстве бюджетных больниц, их оказалось великое множество. И, что было особенно хорошо, почти в самом начале я обнаружил вендинг-холодильник со свежей едой. Больница не полностью продалась фаст-фуду, и это радовало. Я купил целый поднос тщательно упакованных в пластик блюд. Овощное пюре с
