Книги онлайн и без регистрации » Фэнтези » Мечи Дня и Ночи - Дэвид Геммел

Мечи Дня и Ночи - Дэвид Геммел

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 116
Перейти на страницу:

Этот был гораздо красивее всех, кого она знала, отчего раздражение Чарис стало еще сильнее. Она присела и поставила поднос на ближайший стол.

— Как тебя зовут? — спросил он, слишком тщательно выговаривая слова.

— Я простая служанка. — Если он захочет ее соблазнить, то убедится, что не все женщины во дворце так доступны.

— Так что ж, у служанки имени нет?

Чарис уставилась на него. Уж не смеется ли он над ней? Нет, вроде бы не смеется.

— Меня зовут Чарис, мой господин.

— Не надо называть меня господином. Спасибо, Чарис.

Он улыбнулся и стал к ней спиной. Это оказалось для нее неожиданным и разожгло ее интерес.

— Говорят, что у вас на спине есть рисунок. Он тихо засмеялся и опять повернулся к ней.

— Да. Татуировка.

— Это птица так называется?

— Нет. Это... такой способ, чтобы рисунок не сходил с кожи.

— А для чего это делается?

— Так уж заведено у нас дома, — пожал он плечами. — Мода такая. Не знаю, откуда она пошла.

— В Зарубежье так много диковинного, — сказала Чарис.

— Я заметил, что здесь люди не носят никаких украшений — ни браслетов, ни серег, ни подвесок.

— А что такое серьги?

— Золотые или серебряные колечки, которые продеваются в проколотую мочку уха.

— В проколотую? Вы хотите сказать, что в ухе надо... проделать дырку?

— Ну да.

— Вы шутите, верно? — засмеялась она.

— Нет, не шучу.

— Но зачем кому-то нужно проделывать в ухе дырку?

— Затем, чтоб серьгу повесить.

— А серьга зачем?

— Ну, наверно, это красиво. Как-то не задумывался об этом. А еще это признак богатства. Чем дороже украшения, тем богаче тот, кто их носит. У богатых статус всегда выше, чем у бедных. Поэтому женщина с сапфирами в ушах вызывает больше уважения, чем та, у которой их нет. — Внезапно у мужчины вырвался смех, звонкий и приятный для слуха. — До чего же дико звучит все это теперь. Давно ли ты служишь здесь, во дворце?

— Чуть больше года. Мне предложили это место, когда умер отец. Он был в городе пекарем и пек замечательный хлеб. Теперь такого уже не найти, потому что он не оставил рецепта. Так жаль, когда что-то хорошее навсегда уходит, правда?

— Ты говоришь про отца или про хлеб, который он пек?

— Про хлеб, — призналась Чарис. — Вы думаете, что я бессердечная, да?

— Как знать. Может быть, твой отец был человеком малоприятным.

— Нет, он был добрый, хороший. Но его болезнь тянулась так долго, что кончина показалась нам благом. У меня до сих пор слезы на глаза наворачиваются от запаха свежевыпеченного хлеба. Он мне напоминает отца.

— Ты не кажешься мне бессердечной, Чарис, — мягко сказал мужчина. Она ответила ему неприязненным взглядом, и он, почувствовав перемену, спросил: — Я чем-то обидел тебя? Мне думалось, тебе приятно будет это услышать.

— Знаю я, для чего вы говорите женщинам приятные вещи, — отрезала Чарис. — Чтобы уложить их в свою постель.

— Что ж, в твоем замечании есть доля правды. Но это не всегда так. Иногда комплимент — просто комплимент. Впрочем, я, должно быть, отвлекаю тебя от работы.

Сказав это, он вернулся на балкон. Чарис постояла немного, чувствуя себя глупо, и ушла сердитая — не на него, на себя.

Он оказался не таким, как она ожидала. Ни масленых улыбок, ни назойливого ухаживания. Он совсем не старался ее соблазнить. «Чем же ты тогда отличаешься от Керены и остальных? — спрашивала себя Чарис. — Судишь о человеке по чужим словам точно так же, как они судят Харада».

Теперь этот человек подумает, что она дура безмозглая.

Ну и пусть себе думает, сурово решила Чарис. Какое ей дело до мнения человека с разрисованной спиной?

Многие пришлые лесорубы ставили себе палатки, у которых на ночь разводили костры, другие просто отыскивали местечко посуше и ложились там, завернувшись в тонкие одеяла. Харад всегда уходил подальше от остальных, чтобы побыть в одиночестве. Ночь с ее торжественной тишиной успокаивала его.

Он всю свою жизнь любил быть один.

Ну, может быть, и не всю, признался он себе самому, сидя спиной к огромному дубу. Он помнил, что ребенком в горной деревне ему хотелось играть с другими детьми, но он и тогда уже был намного сильнее их всех. Когда они возились и боролись, он очень старался не делать никому больно, но кто-нибудь из мальчишек непременно убегал от него в слезах. «Да ведь я его только погладил», — оправдывался Харад. Однажды он нечаянно сломал другому мальчику руку. После этого с Харадом никто уже не играл.

Его мать, Аланис, застенчивая и скрытная, утешала его. Отец, угрюмый лесоруб Борак, молчал. Он вообще редко заговаривал с Харадом, разве только для того, чтобы его отругать. Харад так и не понял, за что отец его так не любил и почему он всегда уходил, когда к ним приезжал Ландис Кан. Тот как раз подолгу беседовал с Харадом, расспрашивал его — большей частью про то, что ему снится. Никому другому до снов Харада дела не было. «Снятся ли тебе давние времена, Харад?»

Мальчик не понимал вопроса и отвечал господину, что ему снятся горы и лес. Ландиса Кана это разочаровывало.

Когда Хараду было девять, Борак погиб от нелепой случайности. Сухая ветка отломилась от срубленного дерева, пролетела по воздуху, вонзилась Бораку в глаз и прошла в мозг. Он умер не сразу. Его, парализованного, перенесли во дворец, и сам Ландис Кан приложил все усилия, чтобы его спасти. Хараду запомнилось, как господин приехал в их хижину с известием о смерти Борака, а мать почему-то не заплакала.

Сама Аланис умерла три года назад. Хараду тогда было семнадцать. Произошло эти мирно. Она пожелала сыну спокойной ночи и легла спать. Утром Харад принес ей мятного чая, тронул за плечо и увидел, что ее больше нет. Жизнь покинула ее тело.

Харад впервые остался совсем один.

Он провел рукой по темным, с проседью, волосам матери. Ему хотелось сказать ей что-нибудь на прощание, но он не нашел слов. Особой нежности между ними никогда не было, но вечером она всегда целовала его в лоб и говорила: «Да хранит Благословенная твой сон, сынок». Харад дорожил этими минутами. Однажды, когда он лежал в жару, мать погладила его по щеке, и это стало лучшим воспоминанием его детства.

В тот день он тоже погладил мать по щеке и сказал: «Да хранит Благословенная твой сон, мама».

Потом он спустился в деревню и заявил о ее смерти.

С тех пор он стал жить в одиночку. Сила и недюжинная выносливость делали его одним из первых среди лесорубов. Та же самая сила продолжала чинить ему препятствия. Других так и подмывало посостязаться с ним — им, точно молодым бычкам, хотелось подтвердить свое превосходство. На какую бы лесосеку Харад ни пришел, везде повторялось одно и то же. Как ни старался избегать стычек, рано или поздно кто-нибудь обязательно заводил с ним ссору.

1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 116
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?