Провожая солнце - София Слиборская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под вечер творить становится легче. Когда тело, устав за день, прекращает сопротивляться попыткам души выйти за рамки обычного пространства, мы начинаем понимать время чуть лучше. Сидя на кухне, уперев в лист карандаш, я пытался сообразить, что мне нужно делать теперь. Уже неделю я работал над чем-то без названия и обозначения, над чем-то, что было бы иннованционным, но при этом доступным только мне. Суть того, что я хотел сделать, я начинал понимать постепенно, со временем, словно кто-то вкладывал понимание этого в мою голову, и потому даже сейчас я ещё не мог ответить на все вопросы сестры, сидящей рядом.
— Ты хочешь соеденить Вселенные в одну или переместить своё сознание в другую? — Алиса наклонила голову и зевнула. — Или как ты собираешься перенести её сквозь время?
— Малыш, иди спи, — я устало улыбнулся. — Ты же видишь, я работаю.
— Ага, — девочка разочаровано вздохнула. — Пойду. Включи телевизор только.
Я поднялся из-за стола, и, держась руками за стены, прошёл в комнату. Уже седьмой день подряд я включаю телевизор, в надежде снова увидеть там народный хор, белое платье, рыжие кудри… Но по первому каналу в это время теперь идёт какой-то глупый сериал то ли про любовь, то ли про войну — смотреть его я всё равно не хочу, да и в это время Алисе нужно слушать колыбельную и ложиться спать.
— Андрей, а чего ты не идёшь спать? — сестра залезла на диван, и, укутавшись в плед, уставилась в телевизор. — Ты так много работаешь над этой ерундой… Девочка из зеркала говорит, что это опасно. Ты можешь переутомиться или, ещё хуже, потратить слишком много энергии на это всё, так что в итоге тебя самого не станет…
— Не беспокойся, со мной всё будет в порядке, — заверил девочку я. — Я уже взрослый, сам с этим всем разберусь.
Вернувшись на кухню я сел за стол, заварил ромашковый чай, и, изучая десятки исписанных листов бумаги, думал о Наташе. Каковы шансы, что я смогу воссоздать не только её образ, но и физическую оболочку? Ведь наш мир только на малую долю состоит из материи, всё остальное — энергия, нечто неосязаемое, нечто, что я могу пронести сквозь время. Наверное могу. Последние несколько дней я пытался попасть в то измерение, которое люди называют временем, чтобы в состоянии между сном и реальностью ухватить упущенный момент за ниточку, но каждый раз у меня не получалось и я проваливался в сон, стоило мне сомкнуть глаза. И всё же я чувствовал, что Наташа где-то рядом, будто бы она уже была здесь — в каждой молекуле, в каждом атоме, я ощущал её присутствие как нельзя лучше, и иногда мне казалось, что я даже слышал её пение. И если моя Наташа смогла пройти сквозь время, то совсем скоро я смогу увидеть её зелёные, с рыжими солнышками, глаза, услышать мягкий, тёплый голос, погладить её по чёрным волнистым волосам с розовыми длинными прядями… Скоро я смогу всё, а пока что мне нужно стараться как можно сильнее, чтобы достать её из того тонкого мира между сном и реальностью, между всем, что существует и тем, чего никогда не было и уже не будет. Я снял очки и потёр глаза. Голова ужасно кружилась, впрочем, как и всегда. Из комнаты звучала колыбельная, так что меня самого тоже начало клонить в сон. Не в силах сопротивляться, я положил голову а стол, и, кажется, почти сразу задремал.
В кухне было темно. Единственная лампочка, так долго служившая нам в качестве источника света, теперь перегорела, и только оранжевый фонарь за окном позволял мне видеть хоть что-то: старый стеклянный сервант, деревянный, без скатерти, стол, большой зелёный ковёр на полу, грязную газовую плиту, обклеенный наклейками из йогуртов холодильник и множество листов бумаги, исписанных вдоль и поперёк рассуждениями о времени и любви, изрисованных десятками схем и украшенных изображениями самой прекрасной девушки на свете. Я попытался разглядеть одну из нарисованных мной в тетради схем, но перед глазами всё плыло, так что я не мог разобрать ни одного слова, а буквы и вовсе словно специально меняли размер и форму, прыгая с место на место. Разочарованный, я отбросил тетрадь назад и уже готов был пойти спать — раз уж от долгих бессонных ночей я не мог даже прочитать то, что написал раньше, — как вдруг услышал голос откуда-то из темноты, из самого далёкого угла кухни:
— Ты писал там что-то про то, что мы состоим из энергии, а материя — лишь дополнение к нашей жизни, и что если человек научится управлять энергией, он станет всемогущим.
Этот голос я бы узнал из миллиона. Тихий, мягкий, нежный, тёплый, как майский день, спасительный для меня, словно глоток воды в пустыне, такой родной, самый прекрасный, её голос, ради которого я готов был пойти на всё. Я медленно повернул сначала голову, а потом и всё тело, опасаясь, что знакомый образ в дальнем углу комнаты исчезнет, растворится в воздухе и смешается с темнотой. Но она не исчезла. Худая, бледная, с волнистыми чёрными волосами до плеч, повзрослевшая и изменившаяся, но всё такая же неповторимая, необыкновенная и волшебная, как и раньше. Такую Наташу я любил, по такой Наташе я скучал, именно такую, пусть и поменявшуюся со школы, но всё ещё необыкновенно чудесную Наташу я хотел видеть рядом с собой всегда. Я замер посреди комнаты, не в силах пошевелиться или сказать что-то, и просто молчал, глядя на стоящую в углу девушку.
— У тебя столбняк? — своим привычным тоном поинтересовалась девушка, и я уловил ту самую любимую мной нотку сарказма.
— Нет, просто… Просто… — прохрипел я, пытаясь сказать хоть что-то связное, но у меня в голове происходило необъяснимое, а все слова спутались:-Наташа, почему ты тут..? Как ты тут..?
Брюнетка слегка приподняла одну бровь, посмотрела мне в глаза, и, наконец, ответила:
— Мы год как женаты, Андрей.
Я в изумлении замер, не отводя взгляда от Наташи, стоящей напротив в углу, там, где даже оранжевый свет от фонаря не мог её достать. И всё же я видел её — то ли мои глаза привыкли к темноте, то ли она была
