Эдмон Белл и инспектор Тригсс - Жан Рэй

Раздача баланды продолжилась, потом дважды прозвучал гонг, объявляя о часовом отдыхе перед отбоем. В этот час заключенные занимались своими делами: читали, делали безделушки или просто мечтали… Этот час отдыха позволял надзирателям сдавать свои рапорты. Три галереи камер сходились у круглой площадки, где высилась полностью застекленная кабинка дежурных. Отсюда ночные охранники могли следить за подходами ко всем камерам. Именно об этом они писали в своих рапортах.

В этот вечер Ромни был официально представлен коллегам главным надзирателем Фортингли. Присутствовали все шестеро надзирателей плюс новичок. Старожилы, сержанты Бличер, Стоунбридж, Слейн, Баскет, Паркер и Миллер, бросали на молодого Ромни покровительственные взгляды. Охранникам во время вечернего рапорта позволялось курить, как, впрочем, и во время ночного дежурства. Перезвон ключей объявил о приходе старшего надзирателя Медарда Фортингли. Человек высокого роста, крепкий. Ему было около шестидесяти лет. Лицо суровое, но не лишенное какой-то благожелательности. Он протянул руку молодому человеку.

— Честь для нас, Ромни, что вы начинаете свою службу в Данбери, — заявил он.

Ромни с каким-то удивлением глянул на него.

— Но, шеф, Данбери маленькая тюрьма с ограниченным количеством заключенных, — ответил Ромни.

— Согласен! Но какие постояльцы! — высокопарно заявил мистер Фортингли. — Здесь сидят самые отъявленные преступники, а потому режим здесь очень строгий. Заключенные никогда не встречаются. Будьте твердым, но справедливым по отношению к нашим пансионерам, как мы их называем. Любезны и благожелательны к тем, кто этого заслуживает. Вы будете отвечать за крыло А.

— Повезло, — улыбнулся Ромни, — ведь там расположена камера с призраком.

— Вам уже сказали, — спросил старший надзиратель.

— Чуть-чуть! Вот что мне сказал № 4…

Охранники слушали внимательно без какой-либо иронии или неверия.

— № 4 прав, — вздохнул Фортингли. — Будь хозяином здесь я, то замуровал бы эту камеру. Но в Лондоне над нами издеваются, и нашего директора, мистера Молуэйна, просили больше не беспокоить больших бонз с шутовскими историями. «Разберитесь сами, а нас оставьте в покое с вашим призраком», — заявили ему. Не замечайте эту камеру, как будто ее нет. Поняли?

— Но что случилось? — с любопытством спросил Ромни.

— Три самоубийства и одно сумасшествие за один год. Те, кого запирали там на ночь… — Фортингли вздохнул и уставился на стену. — Среди них был один надзиратель, который, несмотря на приказ, ослушался. Он дорого заплатил… своей жизнью!

— А охрану поставили, пока он был в камере с призраком? — удивился Ромни.

— Конечно, — сказал Бличер, — самого опытного сержанта, а именно меня. Я договорился с Хармоном, нашим несчастным коллегой, который решился на опыт. Я не отходил от камеры и постоянно смотрел в глазок…

— И? — спросил Ромни.

— Хармон спокойно спал на койке всю ночь. И вдруг… да, вдруг, когда занялась заря, я увидел, что он висит на решетке окна.

Бличер дрожал, рассказывая о жутком случае.

— Я бросился в камеру. Увы, тело коллеги уже было холодным и окоченевшим. Похоже, он умер несколько часов назад. Я не спускал с него глаз, пока он спал. Мысль, что это произошло у меня на глазах, хотя я ничего не увидел, отравило все мое существование!

— Вот почему, — сказал мистер Фортингли, — нам запрещено говорить о камере № 19.

Мистер Молуэйн, вдовец, вел одинокую жизнь в тюрьме, расположенной среди болот и торфяников. Поэтому он был счастлив, когда к нему на каникулы приехал сын Джеймс, студент кенсингтонского колледжа в Лондоне. Особенно его радовало, что сын приехал не один. Он пригласил друга, Эдмонда Белла, провести несколько недель вместе с ним. Шестнадцатилетний юноша надеялся, что каникулы не будут слишком скучными. Разумеется, друзей встретили настоящим пиршеством. В центре стола царил жареный гусь. Его сопровождали паштет из окорока, только что вышедший из печи, речные раки и огромный виноградный пудинг.

Заместитель директора, жизнерадостный мистер Крапплинг, мужчина пятидесяти лет, участвовал в пиршестве. Он ни разу не покидал Данбери, где отдавался своим страстям: рыбалке и охоте на водную дичь, которой изобиловали болота. Он соперничал в аппетите с молодыми людьми, которые проголодались после полдня пути по железной дороге и двух часов тряски в почтовом фургоне.

— Я одолжу вам обоим по охотничьему ружью, а также снабжу удочками и сетями. Можете использовать мою плоскодонку для передвижения по болотам. Молодые люди, несмотря на изолированность Данбери, вы будете пользоваться приятной свободой. Ха-ха-ха… чистый парадокс — свободная жизнь в тюрьме!

Мистер Молуэйн откупорил бутылку игристого вина, и мистер Крапплинг закудахтал от удовольствия.

— Обожаю наслаждение без насилия, — признал он. — И люблю видеть вокруг счастливые лица.

— Даже заключенных? — с улыбкой спросил Эдмонд Белл.

— Почему бы и нет, юный друг? Они славные ребята.

— Послушайте, мистер Крапплинг, не стоит преувеличивать, — перебил его директор.

— Мистер директор, я говорю то, что думаю. Есть заключенные, к которым я питаю настоящие дружеские чувства. Среди них номер 22…

— Джек Конвей! Да, это особый случай, — признал мистер Молуэйн.

— Расскажите о нем! — хором воскликнули подростки.

— Охотно, — согласился мистер Крапплинг. — Если директор позволит, я даже познакомлю вас с ним. Он не преступник… Бывший морской офицер. Он в гневе ранил из револьвера своего капитана. Морское правосудие сурово наказало его: шесть лет тюрьмы. Ему сидеть еще пять лет.

Поэтому я даю ему кое-какую свободу, мой дорогой Крапплинг, ибо позволяю сопровождать вас на охоту или рыбалку, — добавил директор. — Он дал слово чести, что не попытается сбежать. Я ему верю.

— Еще есть Петтикот!

— Называйте его «мистер Петтикот», ибо у него случаются нервные срывы, если опускают слово «мистер» или называют 31 по номеру камеры. Поскольку он относится свысока к остальным заключенным, если случайно встречается с ними, я поместил его на втором этаже крыла А, где всего одна камера.

Мистер Крапплинг продолжил рассказывать молодым людям о мистере Петтикоте:

— Он тоже не первый встречный-поперечный. Некогда занимал высокий пост в колониях. Кажется, в Пенджабе. Увы, игра и выпивка ввергли его в ужасную ситуацию. Покинув Индию, он вернулся в Лондон и стал падать все ниже и ниже. Подделки подписи, кража в банке, изготовление фальшивой монеты закончились для него двадцатью годами тюрьмы. Однако я неплохо с ним лажу.