Дом иллюзий - Кармен Мария Мачадо

В Нью-Йорке лето, жара навалилась, как животное, и не слезает. Вы в квартире ее подруги в Краун-Хайтс, и ты, и она, и Вэл курите травку – много. Ты никогда особо не любила марихуану, по правде говоря, в смысле наркотиков ты дура дурой, ты чувствуешь себя идиоткой, даже когда произносишь вслух это слово, но теперь смолишь, потому что смолит она и потому что она рассердится, если ты не присоединишься («Считаешь себя выше этого?» – поинтересовалась она однажды, когда ты попыталась отказаться, и с тех пор ты не отказываешься). Ты кашляешь, все время кашляешь, потому что так и не привыкла к дыму.

И ты удалбываешься – случайно. Удалбываешься так, что из поездки на Брайтон-Бич, в «маленькую Россию», на тамошний пляж, не запоминаешь почти ничего, кроме ярких разрозненных фрагментов. Как зашли в аптеку и тебе показалось, что тебя принесут в жертву Минотавру. Горячий песок. Как она мазала твою раскаленную спину холодным кремом. (Сохранились фотографии вас втроем, доказательство твоего присутствия там. Ты улыбаешься, и вид у тебя невыносимо нежный.)

Потом – твой день рождения. Вечеринка. Ты опять под кайфом и не держишься на ногах, поэтому садишься. Ноги раздвинуты, голова отяжелела, спиной прислоняешься к плите. Гости все подходят. Садятся рядом с тобой, болтают, и ты всякий раз соображаешь – запоздало, текуче – что они беспокоятся о тебе. Ты твердишь, что ты в полном порядке, в полном порядке, просто под кайфом, но, что бы ты ни говорила, тебе верят не до конца.

Вэл плюхается на пол рядом с тобой, принесла тебе сыру. Ты суешь кусочек в рот, раздумываешь о том, как гладкий сыр касается нёба, о его ореховой сладости. Она – Вэл – тебе так нравится. Добрая, искренняя, ее стойкость заслуживает уважения. Еще кусочек, этот соленый и крошится, так приятно разваливается во рту. Повезло же тебе обрести всех этих новых друзей. Следом – свежая моцарелла, Вэл помогает тебе подняться на ноги, ты думаешь про себя – моцарелла, по сути, сыр из сыворотки, а потом ты уходишь в другую комнату и засыпаешь.

В машине по пути из Нью-Йорка твоя подруга обкурена и молчалива. От нее пахнет травкой, а предстоит знакомство с твоими родителями. Ты сердишься, как никогда еще на нее не сердилась.

– Через час мы встретимся с моими родителями, ты что, не понимаешь? Зачем ты это сделала, уму непостижимо.

– Тебе никогда не приходилось знакомиться с родителями в качестве первой девушки их дочери, – рявкает она в ответ. – Они будут смотреть вот эдак, и это нестерпимо.

Ты молчишь.

– Про травку они не догадаются, – говорит она.

– Но ты не можешь теперь сесть за руль, – говоришь ты. – Мне придется одной рулить всю дорогу.

И так вы едете сквозь штат Нью-Йорк, машина заполняется глухим волнообразным жаром вашего взаимного гнева.

В Аллентауне твои родители принимают ее очень любезно.

В округе Колумбия она знакомится с твоими университетскими друзьями, и одни принимают ее взволнованно и ласково, а другие – сдержанно (Сэм успел пообщаться с ними, соображаешь ты в панике. Ты не сумела проконтролировать ситуацию).

В Вирджинии вы катаетесь на лошадях в лесу и любуетесь закатом над горами Шенандоа. Свадьба прекрасна. Вы большой компанией забились в фотоавтомат. Ты в перчатках. При тебе монокль. Ты подносишь к губам трубку. Ты пьешь, танцуешь. Ты в восторге от того, как она отплясывает – танец, полный телесной радости. После свадьбы тебе приходится сдирать с нее маленькое черное платье, потому что молнию заело, а вы обе пьяны, и обкурены, и вас одолел смех.

На следующий день, распростившись с друзьями, ты садишься в автомобиль, и она говорит: твои друзья ненавидят меня, твои друзья ревнуют. Час спустя ты все еще там, залитое слезами лицо склонилось к боковому окну. Мимо проходит новобрачная, замечает вас в машине. Ты видишь, как она замедляет шаг, смотрит озадаченно и с тревогой. Ты слегка покачиваешь головой, и она, глянув неуверенно, идет дальше, спасибо ей, и ты можешь без помех вытерпеть свое наказание до конца. К тому времени, как из гор вы выбираетесь на шоссе, пламя ссоры чуть угасает: так лед разбавляет виски.

Вы приезжаете в дом ее родителей на южной оконечности Флориды. Всю дорогу вы ссоритесь, в ресторане в аэропорту имени Даллеса она доводит тебя до слез, и какие-то посторонние люди смотрят с осуждением, когда ты прижимаешь к губам салфетку, точно чахоточная, так что, попав в дом ее родителей, ты чувствуешь некоторое облегчение.

Ее старая кошка тут же пытается тебя укусить. Ее мама худая, как птичка, и тебе становится тревожно – за нее и за себя. Отец появляется чуть позже, наливает себе изрядную порцию коктейля. Ее родители и забавны, и злы. Совсем не такие, как твои родичи, никогда не ценившие, теперь-то ты понимаешь, твой ум. И она у родителей одна, и ты завидуешь, иначе это не назовешь.

Они кормят вас курицей и израильским кускусом, коржиками, греческими оливками и фасолевым салатом с большим количеством укропа. Морепродуктами, ризотто и свежими фруктами. Ты смеешься. «Может, нам перебраться сюда», – говоришь ты, и ее мать широко улыбается, и на миг это похоже на сцену из фильма, когда юношу покоряют кулинарные таланты будущей тещи. Ее мать и кусочка в рот не берет – при тебе ни разу.

– Если пойдете гулять, – говорит отец, допивая третий мартини, – не забывайте про аллигаторов.

– Аллигаторов? – тревожно повторяешь ты.

– Может, на вас и не нападут, – говорит он. Его стакан мгновенно опустел. – Может быть.

На следующий день вы ссоритесь из-за сущих пустяков, сидя на ее детской кровати. Ты решаешь уйти, посидеть в кухне. «Я почитаю», – говоришь ты и в самом деле читаешь, почти час напролет. Ее мама стоит у стола, режет что-то душистое и бодро болтает с тобой.

Твоя подруга выходит в кухню и спрашивает, обхватив пальцами твое предплечье:

– Что ты читаешь?

– Я… – пытаешься ответить ты, и она сдавливает твою руку.

Мать, все так же орудуя ножом, говорит:

– На пляж потом пойдете, девочки?

Нож стучит по доске с пугающей ритмичностью. Пальцы сжимаются сильнее, причиняя боль. Ты не понимаешь, ты настолько ничего не понимаешь, что разум спотыкается, оскальзывается, пятится. Ты тихонько вздыхаешь – очень, очень тихо. Впервые ее прикосновение не говорит о любви, и ты не знаешь, как быть. Это ненормально, ненормально, ненормально. Твой разум мечется в поисках объяснения, руке все больнее, мир вокруг замер. Мысли сводит судорога тревоги, ты погрузилась в себя и не слышишь, что она отвечает матери.

Час спустя вы обе на пляже, только вдвоем.