Stabat Mater - Руслан Козлов

В тот день, возвращаясь в преторию, Кирион побывал в своем опустевшем доме, извлек из тайника пергамент и написал на нем лишь семь кратких слов:

Это были последние слова, написанные им на свитке.

Переодеваю Марию. Потом, повернув на бок, мажу ей спину гелем от пролежней. Странное ощущение – раньше я не ухаживала за взрослыми. Мария кажется такой большой, тяжелой…

Тихо приговариваю, склонившись над ней:

– Тебе пора просыпаться. Ты нам нужна. Ты нужна Алеше. Он о тебе все время спрашивает. И ангел обещал ему, что ты скоро придешь. А ведь ангел зря не скажет… Так что, пожалуйста, ты уж постарайся. Открывай глаза…

– Глаза, – шепчет Мария.

Я замираю, прислушиваюсь. Но она молчит. Дышит редко – как и дышала. Неужели послышалось?.. Ох, я ведь совсем не спала сегодня. Да и вчера, считай, не спала. Голова гудит как трансформаторная будка… Переворачиваю Марию на спину.

– Ты слышишь меня? Пожалуйста, ответь… Алеша здесь, в соседней палате. Он спит, но, когда проснется, сразу спросит о тебе. Что мне ему сказать?

Она молчит, только над переносицей появляются морщинки и тут же исчезают.

– Ты ведь слышишь… Ты слышишь меня, правда? – Я глажу ей лоб кончиками пальцев. – Как ты жила? Я ничего о тебе не знаю. И ты обо мне – ничего. Все, о чем мы успели поговорить, – это боль. Но разве это справедливо? Разве это все, что нам осталось?..

Выхожу в коридор, иду к Алешиной палате посмотреть – не проснулся ли? Вижу, что ко мне спешит Дина, почти бежит.

– Ник, ты здесь? Надо поговорить.

Дина держит что-то в руке, но что – понять не могу.

– Что еще стряслось?

– Рита… – взволнованно говорит она.

– Что «Рита»? Что с ней?..

– Доигрались твои Ромео и Джульетта, так я и знала! Смотри! – Она подносит к моему лицу тест-полоску. В полумраке различаю на ней красные штрихи. – Ты видишь? Беременная! Ну и что с ней теперь делать?..

– Подожди, а она-то сама знает?

– Ох, да что они вообще знают, безмозглые!.. Я ей не сказала. Взяла мочу вроде как для обычного анализа. Да и надо ли говорить? – Дина вздыхает. – Все равно ведь…

– Ты хочешь сказать, все равно эта беременность – до первого приступа?

– Слушай, Ника… – В голосе Дины – непонятная смесь тревоги и радости. – Самое удивительное – приступы у нее прекратились. Уже пятый день пошел, представляешь?..

– Как? И ты молчишь?!

– Ничего я не молчу. Романыч знает. Он теперь на Ритку смотрит как на чудо, тихонько плюется через плечо, чтоб не сглазить. Уже гипотезу придумал про влияние пубертатного периода – типа, что СГД можно перерасти… А про беременность Романыч еще не знает. Я с тобой сначала хотела…

– Дина, да что Романыч! Надо Рите сказать. Обязательно!..

– Зачем?

– Затем, что это ее ребенок!

– Ой, какой там «ребенок»! – Дина с досадой машет рукой. – И что значит «ее»!..

– А то и значит, что у этой девочки никогда не было ничего своего, а теперь есть! Да не что-то, а новая жизнь! Как это можно не понять!..

– Эй, а чего ты на меня-то орешь? – Дина пятится, смотрит с обидой.

– Прости, это я нервная после тюряги. – Я делаю к ней шаг, хватаю за руки: – Дина, да ты представляешь, что происходит? Это не может быть простым совпадением!..

– И что? Даже если так. Всем девочкам с СГД теперь срочно беременеть?

– Ох, не знаю я, не знаю… Ну хочешь, я сама ей скажу?

– Да стой ты, сумасшедшая! Давай хоть подождем еще…

– Чего подождем? А если эта радость и есть ее лекарство, ее спасение? Пока – даже неосознанная радость, неузнанная. А приступы уже прекратились! А если она будет знать, если будет понимать – для чего и для кого ей жить!.. Динка, Господи, неужели до тебя и правда не доходит? Ведь там, в ней… Во всех них… Идет немыслимая, непонятная нам война генов, гормонов, каких-то непознанных энергий. Что мы знаем об этом? Да ничего! Генетики-академики сидят, щеки раздувают, крутят ДНК под микроскопами, лезут в гормональные миры, в нейронный космос. А понимают не больше, чем дикари, которые пялятся в небо и думают, что звезды – это дырки в черном котелке…

– Ох, Ника! Как же обидно! – Дина сокрушенно качает головой. – Кто-то должен быть с ней, с Риткой, оберегать, обследовать. А нас вот-вот вышвырнут отсюда и, может, вообще по тюрьмам растащат. А Ритку – обратно в детдом…

– А может быть, еще хуже, – подхватываю я. – Если узнают, что у нее стойкая ремиссия, представляешь, что будет? Спрячут в секретных лабораториях и замучают как подопытного кролика. Может, наша Ритка вообще не первая такая. Может, дети с ремиссиями уже где-то есть. И если так, то из них должны любыми средствами вытаскивать секрет выздоровления. Тот, кто поймет, как лечить СГД, автоматически станет императором Земли – это же ясно. И по крайней мере, превратится в Мидаса, купающегося в золоте.

– Да уж, – соглашается Дина, – чего хорошего ждать от этих мудасов!

– Мидас… – улыбаюсь я. – Это был такой царь, который издох от жадности…

У Риты теперь отдельная палата, и в ней только одна кровать. Лёнька формально живет в «казарме» – так окрестили палату на первом этаже, где обитают Слава и его друзья. Но как же можно помешать Лёньке просочиться в Ритину палату! Он притащил сюда матрас и сейчас спит на нем, с головой укрывшись одеялом. А Рита не спит. Лежит на спине, вытянув руки по швам, смотрит в потолок своими большими блестящими глазами…

Тихо вхожу в палату. Я все же настояла на том, чтобы немедленно сказать Рите. Дина осталась с Алешей, а я поднялась сюда, на второй этаж. В палате – полумрак, как и во всем хосписе. Рита видит меня, улыбается. Я прикладываю палец к губам и показываю глазами на Лёньку, шумно сопящего в уголке на матрасе.

Рита говорит громким шепотом:

– Ничего, он кэ… кэ… крепко спит. Утром у него был пэ… приступ… Зэ… здравствуй, Ника!..

– Привет, красотка…

Я подхожу и опускаюсь на колени у ее кровати – ни одного стула в палате нет. Рита поворачивается ко мне, наши лица совсем близко… Как ей сказать? В том же шутливом тоне: «Прикинь, красотка, ты залетела». Или как-нибудь торжественно, типа: «Дорогая Рита, поздравляю, ты беременна». Улыбаюсь, представляя, как нелепо прозвучит и то и другое… Рита тоже улыбается – чему-то своему.

– Ни… Ника… Хочешь, скажу тебе что-то?.. Наверно, у меня будет ре… ре… ребеночек.

Только теперь понимаю, как это невероятно – здесь, сейчас, из уст этой девочки… У нее «будет ребеночек»! Господи!..