Stabat Mater - Руслан Козлов

– На этот раз твое многословие не рассердило меня. – Голос августы смягчается. – Но в твоих словах таится и нечто неприятное. Ты поражен тем, что я снизошла до откровенного разговора с тобой, простолюдином. Значит, ожидал увидеть во мне надменное и спесивое существо. А я не терплю спесь и высокомерие. Теперь вернись к моему вопросу. Открой мне те мысли, что посетили тебя, когда твоя рука горела на жертвеннике – горела по твоему желанию и по твоей воле…

– Я просто молился, госпожа, – Кирион бросает на Сабину короткий взгляд. – Я молился всем сердцем и всем разумом и твердил молитву, которая в одно мгновение пришла мне в голову: «Господь, терплю во имя Твое, Господь, терплю во славу Твою». Вот и все.

Сабина молчит, задумчиво мнет и разглаживает край одежды…

– Значит, ты сделал это ради своего бога? – наконец спрашивает она.

– Да, госпожа.

– Я кое-что слышала о вашей секте…

Слух Кириона обостряется, он пытается уловить в голосе августы неприязнь, столь привычную в чужих устах, говорящих о христианах. Но голос Сабины звучит все так же ровно.

– Толком не знаю, кто он, ваш бог, – продолжает августа. – Но ты пожертвовал своей правой рукой, чтобы доказать преданность ему…

– Да, это так, госпожа.

– И что же? Ты не захотел воскурить фимиам нашим богам, но своему богу ты воскурил собственной горящей плотью? И ты считаешь, что этим ты порадовал его, что угодил ему? Значит, твой бог такой же, как прочие боги. И хочет того же, что все боги, – слепого и фанатичного поклонения. Только твой бог более кровожаден, если он радуется смраду от горящего человеческого мяса. Так?

– Нет, госпожа, – вырывается у Кириона, – конечно, если ты позволишь мне такую дерзость – возражать тебе.

– Позволю, – кивает Сабина. – Я говорю с тобой не для того, чтобы ты поддакивал, скрывая свои мысли. Поддакивающих у меня и без тебя хватает. Итак, в чем же твое «нет», старик? Почему твой бог не такой, как прочие?

– Потому, госпожа, – твердо говорит Кирион, – что Ему не нужны ни воскурения, ни жертвы, не нужно поклонение. Ему нужна только преданность. И руку я сжег не для того, чтобы угодить Ему, или умилостивить, или что-то получить от Него…

– Но для чего же? – В голосе Сабины появляется нетерпение.

– Это самое малое, что я мог сделать, чтобы доказать Ему мою любовь и мою готовность следовать за Ним.

– Следовать – куда?

– В Его Царство, в которое Он призывает всех верных.

– И где же это царство?

– Оно скоро будет здесь, в этом мире. Царство без боли, без злобы, без принуждения. Царство тех, кто услышал слова Господа о том, что можно и должно жить сначала для ближнего, а потом для себя, и если нужно, то и совсем отрешиться от себя, все без остатка отдавая ближним. Таков будет единственный закон грядущего Царства – Царства истины, которое пребудет вовеки.

– Ну а если ты не успеешь увидеть это царство при твоей жизни? Если умрешь раньше, чем наступят эти блаженные времена?

– Господь воскресит меня, чтобы призвать в свое Царство. Только надо уже сейчас жить по заповеданным Им законам истины и добра, каких бы испытаний и лишений это ни стоило.

– Ну что ж, – говорит Сабина. – Похоже, ты служишь поистине сильному богу, если готов идти наперекор всему миру и если веришь, что даже смерть не станет преградой на пути в обещанное царство.

И вновь Кирион не слышит в голосе августы ни сарказма, ни высокомерия, которые были бы естественны в устах язычницы.

– Но вот еще что, – задумчиво продолжает Сабина. – Какая участь ждет тех, кто не захочет жить по законам добра и истины – ни сейчас, ни в будущем царстве? Ведь, наверное, такие глупцы найдутся. И даже, можно не сомневаться, их будет великое множество.

– Прежде чем придет Царство истины, – твердо говорит Кирион, – Господь совершит великий суд над всеми людьми. Суд, на котором каждый будет оправдан или обличен собственными делами и всем, что он имеет в своем сердце. И обличенные будут низвергнуты.

– И куда же? – поднимает Сабина свои густо накрашенные брови.

– В огонь вечный, называемый геенной, – говорит Кирион.

– То есть – на вечные страдания?

Кирион вдруг замечает, что августа нервно сжимает кулаки, так что у нее белеют костяшки пальцев.

– Да, на вечные страдания, которые они заслужили, – отвечает он потупившись.

– Знаешь, старик, – говорит Сабина тихо и даже как будто печально. – Хочу рассказать тебе про одного человека – достойного, всеми уважаемого гражданина, отпрыска знатного рода. У него, видишь ли, есть одна причуда. Этот гражданин не может уснуть, пока не услышит, как кто-то кричит от боли. Поэтому на его вилле устроен особый подвал, где каждую ночь искусные палачи жгут, режут, бичуют, пронзают, ломают, обдирают и варят в котлах одного, а то и сразу нескольких рабов и рабынь, каковых у богатого гражданина без счета. А гражданин спокойно и безмятежно спит под их вопли. А бывает, что и развлекается в объятиях гетер. И вот что я скажу тебе, Хирококкинос, – Сабина повышает голос. – Даже если истязаемые рабы в чем-то виновны и действительно заслуживают наказания, мне этот гражданин с его привычками отвратителен. Ты слышишь, старик, – отвратителен!.. А теперь ответь, – она вновь говорит ровно и спокойно, – одобряешь ли ты этого гражданина? И хотел бы оказаться на его месте? И смог бы безмятежно блаженствовать над пыточным подвалом, зная при этом, что так будет вечно – и для тебя, и для тех несчастных, вопящих от боли и ужаса под твоей опочивальней?

– Нет, госпожа, – мотает головой Кирион. – Мне это отвратительно так же, как и тебе.

– Так ведь это и есть твое царство истины, которое ты сейчас описал, – тихо говорит Сабина. – Это – твои праведники, которые блаженствуют в царстве добра, зная, что их собратья по роду человеческому непрестанно мучаются, горя и не сгорая в геенне. Какие же они тогда праведники и в чем их отличие от того гнусного гражданина? Или твой бог лишит их разума, чтобы они ничего не знали и не тревожились об этом, и тогда твое царство истины будет царством блаженных безумцев?.. Ну что же ты молчишь, старик? – Голос Сабины становится еще тише и печальнее. – Неужели ты не задумывался об этих простых вещах? Неужели у тебя не хватало воображения, чтобы представить подобное вечное царство, которое окажется отвратительнее и безжалостнее даже нашего несовершенного мира?..

Низко опустив голову, Кирион молчит. Он не был готов к подобному разговору.

– Но таково… – наконец говорит он, – таково будет торжество справедливости.

– Справедливости, как понимает ее твой бог? Или как понимаешь ее ты – его краснорукий раб, проживший тяжелую жизнь, и накопивший великую обиду на всех живущих бесчестно, на всех унижавших и тиранивших тебя и твоих близких, и жаждущий справедливого отмщения?.. Ты снова молчишь, премудрый Хирококкинос, – говорит Сабина, и даже в этих ее словах слышится не издевка, а только горечь.