Сто сорок писем Василия Белова - Анатолий Николаевич Грешневиков

многими лириками 1950-х молодой Белов в «святой тревоге», в борьбе, в социальном порыве видит настоящее назначение человека, единственно достойное содержание жизни (стих «Россия», поэма «Комсомольское лето»). Еще в юности Белов покинул родные места, спеша вырваться из малоподвижного уклада и замедленного темпа сельской жизни к притягательной яркости, ускоренно-разнообразному ритму жизни городской. Шаг этот казался радостным шагом к свободе, к небывалым возможностям; позже в поэме «О чем поет гармонь» Белов скажет о том: «И тогда совсем не горевал я,/ уходя из дому налегке». В «Плотницких рассказах» герой Константин Зорин (наделенный автобиографическими чертами) вспоминает, как он расставался со своей деревней: «…я всей душой возненавидел все это. Поклялся не возвращаться сюда» («Сельские повести». М., 1971. С.255).

Но очень скоро тяга к «отцовскому краю» становится той господствующей силой, которая определяет судьбу Белова и направление его творчества. Тема «возврата» звучит уже в первом поэтическом сборнике «Деревенька моя лесная» (Вологда, 1961). «Слишком много дедовским местам/ Мы с тобою, сердце, задолжали» – эта мысль с той поры не оставляет Белова.

Путь сердца к родине, к «почве», к дому и земле у Белова не путь сентиментальных воспоминаний, созерцательной ностальгии. Это путь интенсивной художественной, языковой работы, в результате которой с 1960-х в книгах Белова воссоздается мир северной русской деревни и ее природных, бытовых, речевых чертах. Эпический по своему наполнению и по способам изображения, этот мир пронизан лиризмом различных оттенков – от скорби, горечи, грусти до нежности и мягкого юмора. В сборнике повестей и рассказов «Знойное лето» (Вологда, 1963) картины сельских будней развертываются в том неспешном порядке, который подчинен деревенскому календарю, череде домашних дел, течению беседы. Реальные подробности жизни деревни воссоздаются в обрисовке характеров и нередко превращают рассказ в очерк».

Письмо сто тринадцатое

Дорогой Анатолий Николаевич!

Посылаю тебе свою живопись под названием «Черемуха зацвела, как всегда, не вовремя». Поклон семейству!

Дата получения письма – 23 мая 2006 года. Отдельной бандеролью в тот же день пришел и беловский пейзаж с черемухой.

Поводом для написания живописной работы с таким поэтическим названием «Черемуха зацвела, как всегда, не вовремя» послужил мой рассказ Василию Ивановичу о том, как писатель Федор Абрамов любил бродить по моим борисоглебским лугам и перелескам, наблюдать за жизнью природы, а затем заносить в дневник тронувшие его душу наблюдения. В одну из таких записанных новелл, включенных в книгу «Трава-мурава», и вошло наблюдение над вспыхнувшей за деревней белым огнем черемухой.

Абрамов довольно оригинально воспел ту встречу:

«В окрестностях Опальнева буйно расцвела черемуха. Глянешь в поле за деревню и, кажется, белые ангелы склонились над черной пашней…».

– Василий Иванович, сравнение черемухи с белыми ангелами на фоне черной пашни мне понятно, а вот, скажи, почему у тебя черемуха «зацвела, как всегда, не вовремя»? – спросил хитровато я, когда позвонил ему и поблагодарил за ценный подарок.

– Тебе название не нравится? – заволновался Белов.

– Очень даже нравится, – выпалил я, переживая, что собеседник обидится на вопрос.

– Старики у нас говаривали: когда цветет черемуха – всегда живет холод. В этом году она дала цвет раньше обычного – обильный, пышный, и мороз всю эту красу убил. Я успел сделать рисунок.

– А я, когда получил твой рисунок, как раз читал новеллы костромского писателя-природолюба Василия Бочарникова. У него о черемухе, как и у Федора Абарамова, есть тонкое наблюдение. Прочитать? Оно небольшое.

– Слушаю.

Я читаю по телефону новеллу Бочарникова «Жить всегда»:

«Весенний поток, взыграв, рванулся с полей в овраг и почти на выходе из него подмыл старую черемуху. Не удержалось дерево. Комель остался по одну сторону оврага, а весь ствол с ветками – по другую. Легло дерево на землю, пропустив под себя тонкий ручеек, – вот все, что осталось от врага.

Пришла пора цветения. Подруги-черемухи, стоявшие на своих прежних местах, в одну короткую ночь исполнили желанное – оделись в белое. Тоскуя и страдая, поверженная черемуха, собрав все свои силы, сотворила невозможное – зацвела… Со стороны мне показалось, что будто кто-то наломал черемуховых веток и перегородил ими овраг.

Ах, какая белая это была черемуха! Султанчики ее цветов касались травы, глины, холодных струй ручья. И поверженная – черемуха не отстала от своих соседок. Каждым своим трудным цветком она как бы говорила:

– Жить, всегда жить!..».

Голос Василия Ивановича на конце телефонной трубки взволнованно вспыхнул:

– Хорошо. Как зовут этого писателя?

– Бочарников, – повторил я. – У него редкий дар живописать и подмечать неповторимость русской природы. Я люблю его книги читать. Могу вам прислать…

– Я тоже люблю читать о природе.

Письмо сто четырнадцатое

Дорогой Анатолий Николаевич!

Посылаю тебе еще один вариант моей живописи под названием «Как всегда, не вовремя зацвела черемуха». В. Белов.

Письмо пришло на мой Борисоглебский адрес 3 июня 2006 года.

На картонке Василий Иванович изобразил буйно цветущую черемуху. Веток почти не видно, зато белые соцветия густо и щедро обсевали их. Если у писателя Бочарникова черемуха пострадала от речных потоков и ветров-буянов, то у художника Белова она застыла в бодром состоянии, в ней было больше торжества и чистоты… Хотелось понюхать цветы, прикоснуться к дереву щекой, так тепло выглядел пейзаж.

На мой восторженный отзыв о работе Василий Иванович строго парировал: «Ну, ты мою мазню совсем уж лишне расхвалил!». То, что я поддерживал его творческий огонь, поиск новых увлечений, а еще спасал от болей в спине и от одиночества, об этом он, слава богу, не думал.

Письмо сто пятнадцатое

Дорогой Анатолий Николаевич!

Поздравляю тебя с какой-то персональной наградой. Поздравляю с принятием Водного кодекса. А вот стих Баржановой… Лучше ей не сочинять стихи, не подражать Маяковскому. В. Белов.

На конверте стоит дата получения письма – 10 июня 2006 года.

В мае сего года Российское экологическое движение наградило меня Почетной грамотой, а благотворительное общественное движение «Добрые люди мира» орденом «Слава нации». В наградном листе указано: «За благородство помыслов, за беззаветное служение идеалам добра и милосердия». Кроме меня, награду вручали еще одному депутату-коллеге Сергею Глотову. Награждение проходило в одном из залов Министерства иностранных дел РФ.

В моем наградном списке появился еще один почетный орден за благотворительную деятельность.

В журнале «Российская Федерация» была опубликована жаркая дискуссия по принятию в Госдуме спорного Водного кодекса. В ней принимал участие и я. Так как я настоял на принятии нескольких принципиально важных поправок в кодекс, особенно о режиме водоохранных зон и охране подземных