Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

Спустя много веков, когда князь Андрей Юрьевич был уже причислен к лику святых, возникла легенда о чудесах и исцелениях, случившихся во время перенесения его останков из Боголюбова во Владимир:

«…Вземше честное и святое тело его, со псалмы и песньми, с кандилы и многими возженными свещами понесоша на главах своих во град Владимир. И яко в Боголюбове, тако на пути, и во Владимире от мощей его святых многая чудеса и исцеления быша: слепии прозираху, хромии хождаху и мнози различными недуги одержими исцеления получаху».

На этом можно было бы поставить точку. Но биография любого человека, а тем более правителя, не заканчивается с его смертью. Именно после неё проясняется многое из того, что сделал или, напротив, не сделал тот или иной человек при жизни. Если же мы говорим о таком правителе, как князь Андрей Боголюбский, отсвет дел которого ощущается нами и по сей день, это становится особенно важным.

О событиях, развернувшихся в Суздальской земле после его убийства, расскажем здесь по возможности кратко. Всё-таки это совсем другая история, хотя она имеет прямое отношение и к посмертной судьбе князя, и к судьбам его политического и духовного наследия.

Судьбы же эти решались во Владимире, где собрались представители всех крупных городов Суздальской земли. «Уведавше же смерть княжю ростовци, и суждалци, и переяславци, и вся дружина от мала и до велика съехашася к Володимерю», — свидетельствует летописец.[204] Здесь, на вече, которое вновь обрело силу и значение, утерянные им в годы княжения Андрея Боголюбского, должно было состояться избрание нового князя на освободившийся княжеский стол.

Кажется, непосредственное участие в этом вече принимали и убийцы князя, по-прежнему сохранявшие своё влияние в княжестве. (Впрочем, их имена более в летописи не упоминаются.) Повлияло на решения веча и присутствие во Владимире или поблизости от него послов других русских князей. Напомню, что как раз накануне своей гибели Андрей вёл переговоры со смоленскими Ростиславичами, которые просили у него Киев для старшего Романа. Андрей обещал посоветоваться с союзными ему князьями и, вероятно, послал с этой целью и к своим черниговским союзникам, и в Рязань, к зятю Глебу Ростиславичу, и в Муром. Послы Глеба Рязанского успели прибыть во Владимир; что же касается черниговских и муромских послов, то их присутствие здесь источниками не отмечено, хотя исключать этого тоже нельзя. Как оказалось, участники владимирского веча более всего боялись нападения именно Глеба Рязанского и муромских князей. Ещё недавно те и другие были младшими союзниками и подручными Андрея, но теперь, после гибели князя, они могли предъявить счёт его преемникам на княжеском столе, а может быть, и претензии на какие-то суздальские земли — во всяком случае так казалось тем, кто собрался во Владимире. Вероятно, и у Глеба, и у сыновей покойного Юрия Владимировича Муромского накопилось слишком много обид, и во Владимире знали об этом. Да и рязанские послы, что называется, подливали масла в огонь, пугая владимирских «мужей» возможной местью своего князя. Эти соображения и склонили участников веча к тому, чтобы предложить владимирский стол племянникам Андрея, братьям Ростиславичам, некогда изгнанным Андреем за пределы княжества. Главную роль в этом выборе сыграло их родство с Глебом Рязанским, женатым на их родной сестре. К Глебу и было решено обратиться за посредничеством в столь важном деле.

Летописец дословно воспроизводит рассуждения собравшихся во Владимире «мужей»:

— Се уже так случилось: князь наш убит, а детей у него нету, сынок его мал, в Новгороде, а братья его в Руси (то есть на юге. — А. К.). За кем хотим послать из своих князей? У нас князья муромские и рязанские близко, в соседях; боимся мести их (в Лаврентьевской летописи: «лести их». — А. К.): когда пойдут внезапно ратью на нас, а князя у нас нет. Пошлём к Глебу с такими словами: «Князя нашего Бог поял, а хотим Ростиславичей, Мстислава и Ярополка, твоих шурьёв».

При этом симпатии самого летописца всецело были на стороне других претендентов на княжеский стол, младших братьев Андрея — Михаила и Всеволода Юрьевичей. Это неудивительно, ибо трудился он уже после утверждения сначала одного, а затем другого на владимирском княжеском столе. Потому летописец и сопроводил свой рассказ укорами в адрес собравшихся во Владимире «мужей», которые забыли своё прежнее обещание Юрию Долгорукому принять на княжение младших его сыновей. (Вот когда о нём вспомнили, и вот когда оно вновь приобрело актуальность и юридическую силу!) Не скрыл летописец и роль рязанских послов в выборе князя: владимирцы, по его словам, забыли крестное целование и тогда, когда принимали на княжение Андрея, и потом, когда изгоняли, по его воле, младших Юрьевичей из княжества, и теперь, после Андреевой смерти, — когда «послушали Дедильца и Бориса, рязанских послов». Нельзя исключать и того, что владимирские «мужи», и прежде всего те, кто имел отношение к убийству Андрея, попросту боялись мести со стороны Юрьевичей, рассчитывая на снисходительность — а может быть, даже на одобрение своих действий — со стороны племянников Андрея Ростиславичей.

Итак, по решению веча, владимирские послы отправились к Глебу в Рязань, а затем, вместе с Глебовыми послами (надо полагать, теми же Дедильцем и Борисом), — в Чернигов, где пребывали тогда племянники Андрея. Их и позвали на княжение:

— Отец ваш добр был, когда княжил у нас (в Радзивиловской летописи: «коли жил у нас». — А. К.). А поедьте к нам княжить, а иных не хотим!

Под «иными» подразумевались дядья Ростиславичей, князья Михалко и Всеволод Юрьевичи. Но и они находились там же, в Чернигове, у князя Святослава Всеволодовича. Как оказалось, черниговский князь поддерживал Юрьевичей — или, скорее, не хотел утверждения во Владимире Ростиславичей, что означало бы резкое усиление их дяди, Глеба Рязанского. Видимо, Святослав и сыграл решающую роль в том, что четверо князей заключили между собой договор, что будут действовать заодно. Договор этот был скреплён целованием креста, совершённым в присутствии черниговского епископа. «И здумавше сами, рекоша: “Любо лихо, любо добро всем нам. Пойдём все четверо: двое Юрьевичей и двое Ростиславичей”, — сообщает летописец. — …И утвердившеся межи собою, давше старейшинство Михалку».

Как именно предполагалось делить княжество между четырьмя князьями, непонятно. Пока же все четверо двинулись в Суздальскую землю. Впереди ехали двое: старший, Михалко Юрьевич, и младший (не по возрасту, но по статусу), Ярополк Ростиславич. Но когда князья добрались до пограничной Москвы, их остановили. Дружина, в которой заправляли ростовские бояре, была недовольна их решением. А потому Ярополку велели ехать дальше, а Михалку — дожидаться племянника в Москве. Утаившись от дяди, Ростиславич пустился в путь. В Переяславле его встретила дружина, здесь же ему целовали крест как князю. О недавнем признании «старейшинства» дяди Ярополк, разумеется, предпочёл забыть. Узнав о случившемся, Михалко отправился во Владимир. От былого союза четырёх князей не осталось и следа. К начавшейся обычной вражде дядьёв и племянников прибавилась давняя вражда ростовцев к жителям бывшего «мизинного» Владимира, возомнившим, будто их город может тягаться со «старшими» городами княжества. Ростовское и суздальское войско осадило Михалка во Владимире; к братьям Ростиславичам присоединились и рязанские и муромские полки. Примечательно, что на сторону племянников сразу же перешёл и первый воевода князя Андрея Борис Жидиславич; впоследствии он окажется в Рязани, у князя Глеба Ростиславича. По свидетельству поздних владимирских источников, Ростиславичей поддержали и «Кучковичи» — участники заговора и убийства Андрея Боголюбского.