XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин

— Выше головы не прыгнешь! — услышал я неожиданный ответ.

Да он, по-моему, и не прыгал. Наоборот. Стал ходить пригнувшись, ниже головы.

Направляясь в ЦК, я пытался сообразить, за какие грехи придется нести ответ. Недавно был в Ленинграде. Там на активе спросили, правда ли, что Волгограду скоро вернут настоящее имя — Сталинград. Не знаю, ответил я. Но надеюсь, что вернут: чтобы не забывали люди, кто допустил фашистов до Волги. В обкоме были недовольны и жаловались в Москву. Больше вроде бы грехов не вспомнил…

Вхожу в кабинет Зимянина. Рядом сидит Степан Васильевич Червоненко. Был послом в Пекине, Праге, Париже, ныне — заведующий отделом загранкадров ЦК. Первая мысль — ну, загудел послом в какую-нибудь тьмутаракань…

Зимянин предлагает садиться и протягивает бумагу: «Читайте!» Читаю. Это — телеграмма нашего посла в Болгарии Леонида Ивановича Грекова. Греков пишет, что его вызвали в ЦК БКП и заявили протест по поводу того, что находившийся в Софии член ЦРК КПСС Бовин критически отзывался о национальной политике БКП, пытаясь тем самым нанести ущерб болгаро-советской дружбе. Мои «критические отзывы» излагаются подробно. И резолюция Горбачева: «Разобраться и доложить».

Зимянин смотрит вопросительно. Видимо, настроен на то, что я начну отнекиваться. Но я говорю, что тут все мои соображения по национальному вопросу изложены правильно и что я готов их повторить в любой аудитории.

Михвас, как чайник на плите, стал кипятиться. Крышка прыгала. И «как историк» принялся доказывать, что болгары правы. Долго доказывал. Я не спорил. Только заметил:

— Меня пугает, что человек с такими взглядами занимается национальным вопросом в СССР.

Возможно, я не столь четкую формулу использовал, но смысл сказанного был такой.

— Так что доложить Михаилу Сергеевичу?

— Все, что вы считаете нужным.

На этом разговор закончился. Червоненко не произнес ни единого слова.

Посоветовался с Арбатовым. Действуй на опережение, сказал он, пиши записку Горбачеву.

Записку я написал. Больше меня не беспокоили. Но какое-то шуршание продолжалось. 16 мая меня вызвал Лаптев и сообщил, что звонил Севрук (замзав в отделе пропаганды) и дал указание в загранкомандировки меня до конца года не отправлять. Разумеется, он не мог это сделать без санкции Михваса. А тот не мог не заручиться согласием Горбачева. Что-то там наплели вокруг меня…

Неприятно — это психологический минус. Остальное в плюсах. Завершились отхожие промыслы. Больше времени для творческих дел. Форсированно продавливаю через издательство книжку «Разговор по существу»: отвечаю на вопросы — на всякие вопросы — по международным делам. Теперь уже можно сказать, что книжка имела успех. Кажется, есть даже перевод на датский…

Начал писать книгу о мирном сосуществовании (теория и практика). Старался, чтобы было интересно, заставляло думать, сравнивать, делать выводы. Но именно это пугало издательство «Международные отношения». Они еще жили в доперестроечное время. Вынужден был дважды писать Михаилу Федоровичу Ненашеву, председателю Комитета по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Тот самый Ненашев, которого мне хотелось видеть во главе «Известий». Толковый, деловой, принципиальный человек. Сумел на несколько лет превратить «Советскую Россию» в хорошую газету. После комитета был «брошен» на телевидение и радио. Успел даже побывать министром информации и печати СССР. Ныне директорствует в издательстве «Русская книга».

Из письма Ненашеву:

«Вопрос имеет принципиальный характер. Может ли автор, исследуя ту или иную проблему, высказывать взгляды, не совпадающие со взглядами редактора, выходящие за пределы существующих представлений? Издательство решительно отрицает такую возможность и всячески старается убрать авторскую позицию, „усреднить“ рукопись. Я не могу принять такой подход. Но не потому, что считаю себя заранее правым по всем пунктам. Многие замечания рецензентов и редакторов я с благодарностью учел. Однако есть предел правки и „компромиссов“. Это — авторская концепция, авторское понимание сути дела. Уступать здесь неверно в принципе, безнравственно здесь уступать…

Но издательство, видимо, привыкло к другому.

Что теперь делать?»

Книжка вышла в начале 1988 года.

* * *

В области текущих газетных дел надо было постепенно осваиваться с новым политическим мышлением. Дистанция между словами, которые произносил Горбачев, и реальной, повседневной практикой была значительной. Дела явно отставали от новых формул. Поэтому новые формулы надо было вдалбливать в головы исполнителей — и журналистов, и дипломатов, и военных. Этим, в частности, занималась научно-практическая конференция МИД СССР, которая состоялась 25–27 июля 1988 года.

Было интересно и полезно. Блистал министр. Эдуард Амвросиевич настаивал на том, чтобы освободить внешнюю политику от идеологической упаковки. Он утверждал, что борьба двух систем не является определяющей тенденцией эпохи, что отношения между государствами, принадлежащими к разным системам, не сводятся к классовой борьбе и что тезис «мирное сосуществование — форма классовой борьбы» является антиленинским. Министр высказался против «псевдотеоретических» поисков социализма в третьем мире.

Спустившись с неба теории на землю практики, Шеварднадзе убедительно говорил о том, что мы не можем быть сильнее всего мира и что наш военный бюджет должен формироваться не узкой группой лиц, а под демократическим контролем.

Вокруг нового политического мышления развели целую философию. А по мне — так тут все проще. Предлагается отбросить догмы, шаблоны, прописи, а смотреть на мир непредвзятым взглядом. Ориентироваться на здравый смысл, на практические, осязаемые интересы. Не пропаганду ставить впереди политики, а политику впереди пропаганды.

Работа над каждой статьей, поездка в каждую страну заставляли проводить грань между привычным предвзятодогматическим подходом и подходом реалистическим, между тем, что хотелось бы видеть, и тем, что есть на самом деле. Не всегда и не сразу это получалось. Слишком устойчива была привычка рассматривать все сквозь призму идеологической борьбы, призму холодной войны.

В записке, которую я написал для «инстанции», вернувшись из Никарагуа, хорошо видно, как новый подход совмещается со старым.

«Прежде всего, как мне представляется, полезно разграничить два круга проблем. Первый — что происходит в Никарагуа, каковы движущие силы и тенденции ее социально-экономического и политического развития. И второй — что должны делать мы, какой должна быть политика СССР в отношении Никарагуа. Проблемы эти конечно же связаны. Но разграничить их надо. Чтобы неизбежные неясности и неопределенности, связанные с разной трактовкой событий в Никарагуа, не помешали нашей политике быть ясной и определенной.

Упомянутые неясности и неопределенности определяются значительным расхождением мнений по первому кругу проблем. Не вдаваясь в частности, эти мнения можно разбить на две группы.