Среди самцов - Фиона Уокер

— Замолчи, — сказал Калум. — Она умерла. Так что из всех нас она заплатила самую дорогую цену. Хорошо еще, она так никогда и не узнала, что полюбила недостойного ее человека. Да, Одетта, да, — с усмешкой добавил Калум. — Флорри считала, что меня любит. Попав в автокатастрофу и умирая, она думала обо мне, а не о Джимми.

— А ты? Ты ее любил? — прошептала Одетта.

— Во всяком случае, не так, как ее любил Джимми, — хмыкнув, сказал Калум. — Джимми-то ей все простил, но я на такое не способен. Если бы она мне хоть раз изменила, я схватил бы ее за красивую задницу и вышвырнул вон из дома.

Одетта широко размахнулась и отвесила Калуму сильнейшую пощечину. Поскольку она все еще держала в руке ключи, на щеке у Калума образовалась глубокая царапина, тут же ставшая наливаться алым.

— Благодарю тебя, — сказал он, дотрагиваясь до кровоточащей ранки. — Я это заслужил. Кроме того, я всегда знал, что ты на такое способна.

— На такое? Это на что же?

— На ненависть. Так что продолжай меня ненавидеть — хотя бы ради Джимми, которому, как ты, похоже, считаешь, я нанес непоправимый ущерб — во всех смыслах. Впрочем, господь свидетель, я себя тоже ненавижу. А вот Джимми меня любит — и я ничего не могу с этим поделать. Он сказал, что Флорри полюбила меня, потому что я куда больше достоин любви, чем он. По его словам, он не стал бы строить ей препоны, если бы она уехала в Англию, чтобы здесь со мной жить.

Теперь лучшего друга, чем он, у меня нет. Ради меня он готов на все. Поэтому я, хочешь не хочешь, должен думать о том, как отплатить ему добром за добро. Поскольку он готов был отдать мне самое дорогое, что у него было, — Флорри, я просто обязан сделать то же самое. То есть отдать ему то, что я больше всего люблю в этой жизни.

— И что же это? — спросила Одетта, глядя на то, как кровь, стекая с его щеки, капает на землю. — Деньги?

Он покачал головой:

— Нет, Одетта, это не деньги. Это — ты.

На землю упала еще одна капелька влаги, потом вторая, третья… К огромному своему удивлению, Одетта поняла, что это слезы.

— Ты хочешь сказать, что меня любишь? — не поверила Одетта.

Он ничего не ответил, опустил голову и стал смотреть себе под ноги. По его щекам текли слезы и, смешиваясь с кровью, капали на землю.

— Но ты не можешь по собственной прихоти дарить одного человека другому! — воскликнула Одетта, приходя в сильнейшее негодование. — Сейчас не Средние века, когда люди вступали в брак в соответствии с желаниями родителей или родственников.

— Никому я тебя не дарю, — буркнул Калум, доставая из кармана платок и прикладывая его к лицу. — Я лишь хочу сказать, что Джимми, приехав в Англию, очень скоро сильно переменился, и мне стало трудно с ним ладить. И произошло это потому, что он познакомился с тобой. Чтобы стать таким, как прежде, он должен заполучить тебя.

— Ты сразу пришел к этой мысли? Или поначалу хотел подобрать ему в качестве компенсации за Флорри какую-нибудь другую женщину? Скажем, Лидию?

— Ты права. Когда он приехал в Англию, я и впрямь планировал подсунуть ему Лидию, — признался Калум. — Тогда я был сильно увлечен ею, а в соответствии с моей теорией компенсации я должен был отдать ему самое для себя дорогое. К тому же Финли никогда не был бы с ней счастлив — он слишком слаб, чтобы держать под контролем такую непредсказуемую особу. Я решил, что Джимми — единственный человек, который способен ее приструнить. В том, что он ее полюбит, я не сомневался. Но его встреча с тобой на вечере открытия «РО» разрушила все мои планы. Он почти не обращал внимания на Лидию и думал только о тебе. Я злился как черт. Никак не мог понять, что он в тебе нашел…

— Спасибо за комплимент, — процедила сквозь зубы Одетта. — Не забывай только, что в тот самый вечер ты потребовал от меня некую интимную услугу.

— Ну и что? — удивился Калум. — Я просто решил убрать тебя с его пути, а для этого все средства были хороши. Я и гадости ему про тебя рассказывал исключительно по этой причине. Но он ничего не хотел слушать и все больше тобой увлекался. Надеюсь, ты заметила, что он очень упрям? А упрямые люди с удвоенной силой стремятся к тому, от чего их отговаривают. Короче говоря, ты, сама того не зная, вмешалась в затеянную мной игру, смешав мне карты и нарушив все установленные мной правила.

— Извини, — с сарказмом сказала Одетта. — Предупреждать надо. В следующий раз, когда тебе захочется поиграть, я уеду на полгода на Тибет. Быть может, в этом случае мне удастся избежать банкротства.

Калум, словно не слыша обращенных к нему слов, продолжал:

— Тогда я уже знал, что ты ко мне неравнодушна. Должен тебе заметить, это немало меня удивило. Я не знал только, что ты увлеклась мною всерьез, и понял это лишь после того, как ты по моему настоянию трахнулась с Флорианом. С той минуты меня словно подменили: я никак не мог об этом забыть и все время об этом думал.

Одетта ощутила во рту неприятную горечь. Она всегда ее испытывала, когда вспоминала о случившемся.

— Итак, ты доказала мне, что готова ради меня на все, — сказал Калум, сокрушенно покачав головой. — Другой бы обрадовался, но ты ничего, кроме сильнейшего раздражения, у меня не вызывала. Ни ты, ни твой клуб не были мне нужны. Так, во всяком случае, я тогда считал. С другой стороны, во мне словно что-то надломилось. Неожиданно выяснилось, что мне не нужна и Лидия. И тогда я стал думать, что, возможно, в той мешанине чувств, которые я к тебе испытывал, заключено нечто большее, нежели только неприятие и ненависть. Часть моего сознания хотела, чтобы ты меня разлюбила, но другая его часть, лучшая, как я сейчас понимаю, всячески этому противилась.

Одетта смотрела в его бегающие глаза, вслушивалась в путаную речь, пытаясь понять, что происходило и происходит в его изломанном сознании. Извращенные идеи Калума о справедливости, как, равным образом, его искаженное представление о морали, ее поражали.

— Неожиданно я понял, что испытываю к тебе сильное, но чрезвычайно противоречивое и сложное чувство: это была любовь, круто замешенная на ненависти. Я попытался вырвать это чувство из своего сердца, но у меня ничего не получалось, хотя я ради этого превратил свою и твою жизнь в ад. Когда я на Новый год застал у тебя Джимми, то решил, что ты наконец меня разлюбила. Я почувствовал облегчение, но одновременно меня стали терзать сильнейшие муки ревности. Но потом Джимми ушел, и я как-то сразу успокоился. Ты все еще меня любила и продолжала прощать мне все мои прегрешения… Вот тогда-то я понял, как это для меня важно, и окончательно убедился, что тоже тебя люблю.

— И решил отдать меня Джимми вместо Лидии — так, что ли? — хрипло рассмеялась Одетта. — Красивый жест, ничего не скажешь, но бессмысленный. Ничего-то из этого не получилось.

— Еще как получилось, — спокойно сказал Калум, отнимая от лица платок, складывая его и пряча в карман.

— Не получилось, потому что мы… потому что мы… — она запнулась, подыскивая нужное слово. — Потому что мы с Джимми еще не были вместе!