Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло - Питер Уотсон

Кроме того, как пишет Алан Петиньи, все больше людей понимали, что истину не найти ни в священных текстах, ни в воскресной школе, ни в расплывчатом наборе норм и правил, известных в обществе как «американский образ жизни». Если уж на то пошло, об истине ничего не может сказать и наука – при всем ее мастерстве в ответах на фактические вопросы. Такова подоплека, стоящая за теориями самоактуализации Карла Роджерса.

Ключевое различие между Роджерсом и Фрейдом – в том, что Роджерс не верил, как фрейдисты, что терапией необходимо заниматься пять дней в неделю, на протяжении многих месяцев и даже лет, чтобы достичь каких-то результатов. Гуманистические психологи полагали, что ситуационные факторы столь же – или даже более – важны, как и ранние годы жизни и отношения с родителями. «Стремление к самоактуализации», провозглашенное Роджерсом, имело, пожалуй, и некий общественно-полезный смысл: оно поощряло людей развивать «оптимистическое, энергичное, позитивное мироощущение «хозяина своей судьбы» вместо мироощущения циничного, пессимистического, внушающего чувство беспомощности перед обстоятельствами». По собственным словам Роджерса, «именно клиент [заметим, не пациент!] знает, что его беспокоит, куда он хочет двигаться, какие проблемы для него важны, какие скрытые переживания нуждаются в исследовании. Я начал понимать, что – если только у меня нет цели демонстрировать свою ученость и сообразительность – лучше мне положиться на клиента и позволить ему самому определять направление движения». В другом месте он пишет, что терапевт должен «уважать» клиента и что ему не следует «превращать терапию в таинство».

В своих теориях Роджерс не принимает в расчет возможные болезненные процессы, подсознательные мотивации или историю развития. По его представлению, люди находятся в процессе бесконечного роста, «в путешествии, где нам порой преграждают путь негативные или искаженные образы себя»; великая задача гуманистической психологии – освободить людей от этих препятствий и помочь им двигаться быстрее. На этой основе сложилось движение «Человеческий потенциал», открывшее в США более трехсот «центров личностного роста».

В то же время, как указывает в биографии Роджерса Ричард Эванс, Роджерс несет ответственность за некую новую дисгармонию в человеческой жизни. «Разрыв между тем, на что люди обычно способны в отношениях, и верой в то, на что они способны в принципе… привел к большой неразберихе в их жизни». В сущности, Роджерс полагал, что «чем больше, тем лучше… Роджерс заставлял людей поверить, что, чем больше искренности, честности, близости, эмпатии, интимности, тем лучше». Он согласен, что Роджерс изменил наш взгляд на отношения между людьми и показал нам новый путь общения друг с другом, «новую этическую основу для человеческого взаимодействия»; однако согласно методу Роджерса почти не берется в расчет власть, статус, культура, история, техника и политика – и, возможно, поэтому не всегда исполняются его блистательные обещания.

Главная идея Роджерса, самоактуализация, «подразумевает, что человек осознает и принимает то, что происходит внутри него, и постоянно, практически каждую секунду, во всей своей сложности и полноте меняется и движется вперед». Вспомним его знаменитую фразу: «Я просачиваюсь в будущее». Роджерс видел разницу между идеальным и реальным Я; по его убеждению, его исследования показывали, что люди не ценят все стороны своего Я в равной мере и что для терапии важно знать, каким они видят свое Я, и сравнивать его с Я реальным.[622]

В своей «клиент-центрированной» терапии Роджерс сосредоточивался на настоящем, воспринимал клиента как отдельную личность, не выносил о нем суждений, относился к нему как к равному, избегал «позиции сверху», характерной для отношений «врача и пациента». Со временем такое отношение привело к созданию того, что впоследствии стали называть «группами встреч»; Роджерс полагал, что это «одно из самых значительных социальных нововведений нашего столетия, поскольку эти группы борются с отчуждением и одиночеством, помогают людям наладить контакт друг с другом, дают возможность по-новому взглянуть на самих себя, помогают получить от других отклик и понять, как их воспринимают окружающие». По его мнению, было бы не так уж плохо, если бы вузы выделяли студентам специальные часы для клиент-центрированной терапии: это содействовало бы развитию их личности и «дало бы им возможность более полной самоактуализации». (Он отмечал при этом, что психоанализ в американских университетах никогда не пользовался популярностью.)

По словам Роджерса, в результате его терапевтической техники, при которой терапевт становится скорее «помощником и тренером», чем духовным руководителем клиента, у человека исчезает ненависть к себе, он начинает принимать себя таким, как есть, становится более уверенным в себе и конструктивным. Клиент избавляется от зацикленности на чувстве вины (религиозном императиве), продолжает Роджерс, и начинает думать о своей личности, взгляд его на жизнь становится не столько «политическим», сколько философским. Правда, есть опасность, что озабоченность личностным развитием лишит человека спонтанности и искренности. Успех подхода Роджерса, по его мнению, отчасти объясняется тем, что «уже какое-то время назад церкви утратили значительную часть своего влияния в обществе».[623]

Роджерс заключал, что люди – «неизлечимо общественные животные» и что сейчас на наших глазах возникает некая «новая конфигурация общественного бытия», «высший гуманизм»: люди жаждут подлинности, отвергают бездумное подчинение авторитетам – будь то авторитет правителя, генерала, священника, начальника или учителя; повсюду распространяется новая жажда близости, недоверие к научным абстракциям и убеждение, что «внутри нас скрываются еще не исследованные миры». Эта «новая конфигурация», заключает Роджерс, представляет собой «почти полную противоположность пуританам, основавшим нашу страну, с их непоколебимой верой и жесткими правилами поведения. Весьма отличается [новый человек] и от людей, совершивших индустриальную революцию, с их алчностью, амбициозностью и духом соперничества. Глубоко противоположен он коммунистической культуре, стремящейся контролировать мысли и поведение индивидуума в интересах государства. Его свойства и поведение противоречат верованиям и догмам основных религий Запада – католицизма, протестантизма и иудаизма». В каком-то смысле, продолжает он, мы видим возвращение к мироощущению классической Греции или Ренессанса. С учетом всего этого современному миру необходимо то, что Роджерс называет ситуационной этикой – в противоположность «какой-либо абсолютной этике» из тех, что предлагают нам религии.[624]

Термин «ситуационная этика» относится к движению, возникшему в религиозных кругах параллельно тому, что происходило в это время в психологии. Традиционно религиозная этика берется из Библии или Десяти заповедей и затем применяется в любой ситуации – она «универсальна». Однако в 1954 году преподобный Эрнест Брудер, заметная фигура в движении пастырского попечения, написал разгромную рецензию на книгу монсеньора Фултона Шина «Покой души», изданную в ответ на уже упомянутый нами труд Либмана «Покой ума» (с. 459).