Жил отважный генерал - Вячеслав Павлович Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голодные и злые, как черти, они вернулись, Димыча рыскать начали, а тот в постели скуксился – ногу подвернул. А почему про них забыл, так толком и не объяснил.
Потом, года два прошло, когда уже совсем близко Лаврушка с Димычем сошёлся, как-то в задушевной беседе признался тот, что обиделся на Мартына, сам хотел дульсинею ту пригласить, а «моряк» перехватил, вот и отомстил.
– А нога? – вытаращил глаза Лаврушка.
– Придумал.
– А мы как же? Про нас забыл? – заорал он.
– Не подумал как-то… – весь был ответ.
Но это было скорее в детстве, о случае том никто не вспоминал, забыл и Лаврушка почти совсем.
Теперь они вроде как поменялись местами, снова приятели попали в беду, только за помощью теперь побежал Лаврентий к Димычу. И выросли они, можно сказать, мужиками стали.
Миновав два квартала, Лаврентий осознал, что допустил непростительную ошибку: вместо туфель он оказался в «домашках», а главное – на босую ногу. В такую сырость и слякоть – непозволительное легкомыслие, но не возвращаться же! Тем более оставалось уже только полдороги. В темноте он быстро оказался в нескольких лужах и совсем промок. Это остудило и его пыл, и желания. Он залавировал по тротуару между коварными плодами природных катаклизмов и сбавил скорость. Ненавязчиво дал о себе знать поддувавший под тонкий болоньевый плащик ветерок. Поначалу он, казалось, помогал, подгонял, а свернул Лаврентий в очередной переулок с основного пути и угодил в настоящую аэродинамическую трубу – стихия здесь бушевала, едва не сметая с ног, плащ его совсем запарусил, кудри рвало назад так, что, казалось, слетит и голова с плеч.
Вот чёрт! Ведьмы шабаш устроили, мелькнули шальные мысли. А там уж и Светку хоронить… Да закрутилась с её смертью их жизнь. Всех разметало, разъерошило! Вадим с Эдиком, кто бы мог подумать ещё вчера, в тюрьме парятся. Инку семью собаками не сыскать, сколько ни звонил он ей по телефону. Димыча только теперь к ночи и удалось услышать, а тот видеть его не пожелал, занят чем-то оказался! Интересно, чем? Не ногу ли опять подвернул? С него станется. К Мартынову тот относился настороженно, так и остался. А сам Лаврентий, атеист! марксист! И чёрт-те кто до мозга костей! К гадалке средневековой плакаться ходил, малограмотному недорослю сподобился! Один Поленов в стороне, про него ничего не известно, но Савелию Лаврентий даже звонить не стал, у того свои семейные дела, объявится сам, как про всё узнает…
Во дворе знакомого дома можно было спрятаться от злющего ветра. Лаврентий остановился перевести дух. Прозяб он основательно, особенно застыли мокрые ноги. Но не зря всё-таки он торопился, спешил. Вон дверь во втором подъезде хлопнула, и знакомая громоздкая фигура выкатилась во двор. Стоит, оглядывается, к темноте привыкает и бородой своей водит туда-сюда. Высматривает кого-то. Сейчас он, Лаврентий, как в молодости, подберётся к дружку сзади незаметно и гаркнет во всю глотку, будет знать, как занятым прикидываться!
Лаврентий сделал несколько шагов и остановился. Гардов явно кого-то дожидался. И уж, конечно, не его, Лаврушку. Что-то озадачило его в поведении приятеля, что-то насторожило; спроси сам себя Лаврушка, и не ответил бы, не сообразил; интуиция, неразгаданное учёными первобытное чувство животного, заставила его замереть, укрыться за деревом и дожидаться неведомо ещё чего, как охотника, спрятавшегося в кустах.
К Гардову мелькнула, подскочила какая-то тень. Лаврентий и не уловил сразу, как она явилась. Человек, мужчина низенький, скорее всего, дожидался Гардова, прятался тоже где-то здесь, за деревом.
«Откуда же он взялся? – гадал Лаврентий. – Теперь уж само собой вылазить мне из засады не стоит. Подумают оба, что слежу за ними. Шпионю…»
Гардов с незнакомым затоптались, заговорили оживлённо, ну прямо дружки неразлучные, вечность не виделись. Димыч на окна своей квартиры раза два показал, там ещё свет горел, видимо, приглашая подняться. Однако они развернулись от дома и зашагали со двора. Незнакомец настойчиво повёл Димыча за собой.
«Кто же это с ним? – ломал голову Лаврентий, узнавая в походке и крадущихся повадках знакомое, виденное совсем недавно. – Со мной встретиться из-за этого мужика не захотел! Тут Светка!.. Вадим с Эдиком по уши вляпались! А ему не до нас!»
Эти чувства обиды, непонимание происходящего, дикое зло, охватившие Лаврентия, сковали его ноги, сдавили крик вдогонку, чтобы остановить уходящего с незнакомцем приятеля.
– Вот тебе и друг, – шепнул ему в ухо сзади голос, и Варька, обхватив его руками, прижала к себе, едва не упавшего от неожиданности и испуга.
– Что! Кто! – вскрикнул он.
– Нужен ты ему!
– Как ты здесь? – прошептал он. – Напугала до смерти!
– Я ж тебе говорила! Променял он тебя.
– Чего ты опять! Глупая.
– Ну, конечно. Опять я дурнее всех. А друг-то твой вон, на «ушастого» тебя променял.
– На кого?
– На «ушастого»! Утром у нас был! Забыл уже? С ним тайны водит.
In leco delicti[59]
Калеандрову увезли, а Шаламов так и сидел на диване в кухне, словно всё ещё приходил в себя.
– Ну чего опечалился, Михалыч? – напомнил о себе Вихрасов. – Будем районников вызывать или обойдёмся?
– Тебе что, протокол не терпится составить? Так пиши. Я покурю, поморокую. Ты бабку опросил?
– Соседку-то?
– Ну.
– Ничего не слышала, не видела.
– А наверху?
– Глухо.
– В общем, как обычно?
– Угу.
– Какие будут предложения?
– Не соберусь пока.
– Вот и я. Сразила меня врачиха. Как она здесь оказалась? Кого