Жил отважный генерал - Вячеслав Павлович Белоусов

– Бог с тобой, – перекрестила его Варвара впервые, чего не позволяла никогда.

Он присел на подвернувшуюся скамейку, ноги дрожали, будто тяжесть какую вечность целую носил. Перевёл дух. Немного стало полегче. Силился вспомнить. Действительно, всю память отшибло.

– Как есть! Пусто в голове! Что нагадала-то? Скажи, Варя.

– Умерла она. Только умерла не своей смертью.

– Как! – вскрикнул он, вскочить попытался, а ноги так и не держат. – Кто убил?

– Об этом карты не сказали. Да и не спрашивала их она. Не могла об этом спрашивать.

Дуэт, не заслуживающий снисхождения

Найти опера после восьми часов вечера – задача непосильная, если не сказать невозможная, но позвонил в дежурку криминалист Шаламов – и чудо! – Пятнадцати минут не прошло, и старший оперуполномоченный капитан милиции Константин Вихрасов, как джинн из бутылки, сам объявился на проводе.

– Соскучился, Владимир Михайлович?

– Есть дело, Константин.

– Поднимать хлопцев?

– Вдвоём поскучаем.

– Что-нибудь захватить?

– При пушке?

– Как скажешь. Так просто, сам знаешь, не балуюсь.

– Тогда не забудь.

– С транспортом?

– Хотелось бы.

– Буду через десять минут.

– Замётано.

Шаламову не терпелось проверить намёк прокурора области. Уж очень интригующе у того получилось насчёт скелета, выпавшего из шкафа. А вдруг повезёт! Чем чёрт не шутит!

Ещё днём, отправившись после встречи с Игорушкиным прямиком в вытрезвитель, он провёл там всё оставшееся время рабочего дня. Надо было срочно определиться с Туманским и Мартыновым: официально задерживать их как подозреваемых и переводить в камеру предварительного заключения из этого бомжатника или… Или освобождать и помахать ручкой. Но для этого необходимо было ещё снять с них подозрения, а подозрений на этих полутрезвых обалдуев хватало. Неискушённые и доверчивые, врать они ещё не научились, поэтому, если выразиться классическим сыскным языком, алиби граждане врачи не имели, хотя всё нутро опытного криминалиста подсказывало ему, что дружки-алкаши совершенно ни при чём, а влипли в дерьмо по собственной дури.

С позволения разлюбезного Василия Савельевича, начальника бесславного учреждения, Шаламов устроился в его кабинете и мог спокойно подвергнуть «допросной пытке» каждого из приятелей порознь, упиваясь подаренным покоем от беснующегося за стенами спецконтингента. Народ там был разномастный, неспокойный, в основном уличный люмпен, и Шаламову откровенно жаль было угодивших туда приятелей-бедолаг, хотя дуэт этот особого снисхождения не заслуживал.

Как он и предполагал, ничего путного от допросов и не получилось. Не надеясь, он отработал по тривиальной положенной схеме. Сначала, не задавая вопросов и не объясняя причины, он попросил одного, а затем второго описать все события прошедшего дня; выпроводив их, закурил, внимательно прочитал и сравнил, что у них вышло. Затем впустил одного Мартынова и помучился с ним, забросав вопросами, таящими капканы и задачки, ловушки и каверзы, загонял в тупики. Слушал вроде лениво, вполуха, в окно демонстративно поглядывал, телефон дёргал время от времени, изображая разговор то с «Колей», то с «Люсей», потом переспрашивать начал взмокшего подопытного и его ответы ловко переиначивал; в общем, мудрил и юродствовал, как где-то, в забытых давно специальных журнальчиках, всё это по-научному именовалось занудно и основательно «тактикой и психологией предварительного допроса лица, подозреваемого в совершении преступления». Помучился сам и врача судового достал до кишок, но тот добросовестно выбарахтался из его хитроумной паутины.

Время перевалило за полдень, а он не принимался ещё за главного фигуранта. Туманский дожидался его среди вытрезвляющейся, дрыхнувшей и вновь поступающей безумной братвы; весь изнервничался, конечно, из-за версий своих и догадок, то есть «созрел» для допроса, но криминалист устал. А допрос – дело тонкое, здесь от спешки один вред, даже если заранее интуиция подсказывает – результата впереди никакого. Надо было избавиться от этого вредного ощущения. Надо как будто всё заново, как будто тебе ничего не ведомо, надо обмануть свой набивший шишки разум и снова с чистого листа…

Мозг требовал крови, кровь бегала от мотора, а движок подсказывал: кофе сейчас хорошего с сахарком! И хотя бы пару бутербродиков с маслом!

Выписав на Мартынова постановление о задержании, Шаламов вызвал народ из райотдела, хмуро оглядел взмокшего от пота, покрасневшего, не спускавшего с него глаз парня.

– Ознакомься, – пододвинул он тому лист.

Мартынов пробежал глазами половину и вскинулся на Шаламова.

– За что же?

– Читай, читай.

Мартынов перевернул лист.

– Это как понимать? Я ему рёбра поломал?

– Экспертиза установит.

– Какое же хулиганство? Всё в квартире происходило? Где общественное место? Не улица, не театр.

– А это уж мне судить. Вы врач? И я не посягаю на ваши профессиональные знания. А я юрист. Позвольте мне расставлять пешки.

– Он заявление подал?

– Я смотрю, вы искушены в нашем деле?

– У отца друг – адвокат.

– Интересовались, значит? На всякий случай? Если за бугром какому-нибудь негру физиономию начистить? По пьянке.

– Я не пью.

– Там. А здесь?

– Я же говорю, увиделись через столько лет. Давайте мне очную ставку с Вадимом. Чего он хочет? Он сам?… Сам написал заявление? Я не верю.

– Мартынов, успокойтесь. У вас будет теперь время всё вспомнить и обо всём подумать. Главное – не забывайте и второстепенное. У вас нет алиби на целых четыре часа.

– Дались вам эти четыре часа!

– Это важно.

– Один я был! Сидел, ждал на набережной, болтался где-то. Не помню.

– Вспомните. Кто вас видел в это время? Вспомните. Многое прояснится.

– Для кого?

– Для меня, конечно.

– Да зачем вам эти четыре часа? Нашли белое пятно в моей автобиографии!

– Не умничайте, Мартынов.

– Может, я любовью занимался? – зло сверкнул он глазами. – С женщиной любимой.

И пропел с вызовом:

Не гляди на женщин так с тоскою,

Не старайся заглянуть под юбку.

Это ничего, что мы с тобою

До сих пор жениться не успели…

Шаламов не реагировал, ждал.

– Вам что? Имя её надо? Она замужем.

– Мне надо, чтобы она подтвердила.

Мартынов опустил голову. Его увёл наряд. Два вооружённых милиционера. Всё как положено. Прошли по учреждению так, что вытрезвитель за секунды эти чуть не протрезвел. Так Шаламов и просил Вихрасова. Шок сделал своё дело. Мартынов между ними шёл бледный, сжавшийся, даже головы не повернул в сторону Туманского, хотя тот и лез из своей койки в углу, тянулся к приятелю бывшему то ли крикнуть, позвать хотел, то ли спросить или сказать.

Шаламову надо было передохнуть. Он это почувствовал, особенно когда понаблюдал эту сцену из-за неприкрытой двери кабинета. Туманского сразу вызывать не стал, нельзя. Туманский новых, ещё больших сил требовал, и Шаламов ещё раз поблагодарил в уме смышлёного опера Вихрасова, передававшего